Как-то мне попалась статья зарубежного журналиста, в которой сообщалось о том, что ученым-генетикам удалось продублировать лягушку.

Суть опыта проста. Из клетки лягушки-донора было извлечено ядро. Потом была взята икринка другой лягушки, и из икринки тоже было извлечено ядро. После этого ядро из клетки лягушки донора было пересажено в икринку. В результате появилась на свет лягушка, которая была копией лягушки-донора.

Само описание опыта в той статье занимало не больше места, чем здесь. Все остальное представляло размышления автора статьи о том, какие практические последствия может повлечь за собой подобный эксперимент. Журналист делал одну логическую посылку: если можно продублировать относительно простую генетическую систему, рассуждал он, то нет никаких принципиальных трудностей для того, чтобы продублировать сложную генетическую систему. Человека, например. Такая исходная позиция дала полную свободу авторскому воображению. Попади методика эксперимента в руки современного злодея, писал журналист, или просто в руки авантюриста, одержимого маниакальной идеей, и он наладит массовое производство двойников. При этом, надо полагать, злодей будет плодить не Аристотелей и Шекспиров...

Таков был пафос статьи, и хотя она была вызвана вполне конкретным экспериментом, я читал ее все же с таким чувством, с каким читаю научно-фантастические новеллы и повести. Эмоциональная направленность статьи мешала размышлять о возможных последствиях эксперимента. Почему-то вспомнился инженер Гарин с его сверхоружием, гангстеры из романов Александра Беляева, которые упорно пытались прибрать к рукам ученых. В ранней фантастике, когда наука не была столь всемогуща, как сегодня, злодеи, подобно сказочным духам, на глазах превращались в зловещих исполинов.

Продублированная лягушка существует – это факт. Но строить на этом факте в одной плоскости далеко идущие размышления о будущем человечества нельзя. В свое время Норберт Винер заметил, что возможность пересылки человеческой субстанции по телеграфу – так сказать, в атомарном состоянии – вовсе не исключена. И тут же добавил, что принципиальная возможность – это одно, а общественная потребность в реализации – это другое. Человечеству, вероятно, никогда не понадобится перемещаться таким путем. А если и понадобится, то человек может столкнуться с такими трудностями технического и этического порядка, которые сделают подобную принципиальную возможность нереализуемой.

И все-таки я сразу вспомнил об опыте с лягушкой, едва оказался в Институте генетики и цитологии Сибирского отделения Академии наук.

– Это известный опыт, – последовал ответ, и я понял, что для моего собеседника лягушка-копия – вчерашний день науки. Но все же: зачем надо было дублировать лягушку? Для того, чтобы

узнать, получится такое или не получится?

– Вопрос неверно поставлен, – оживился молодой ученый. – Дублировать лягушку нет никакого смысла. Задача заключалась в том, чтобы узнать, что «помнит» ядро развитой клетки. Каждая клетка содержит полную информацию о всей генетической системе. Но, может быть, с «памятью» клетки что-то происходит, когда она развивается и начинает выполнять в организме вполне конкретные функции? Вот это и выясняли. Ядро для пересадки взяли из кишечной клетки. Если бы «память» зависела от функции клетки, то можно было бы ожидать, что из той икринки вылупится, ну, скажем, кишечник... А этого не произошло: оказавшись заново в икринке, ядро будто бы «забыло», что оно взято из кишечной клетки. И выросла нормальная лягушка. Но, разумеется, вся наследственная информация у нее оказалась такой же, как у лягушки-донора. Поэтому и получился дубль.

Вот и все. С точки зрения профессионала...

Откровенно говоря, прежде чем я сел за эту статью, у меня было намерение рассказать об опытной звероферме. Это – хозяйство лаборатории эволюционной генетики животных. А вообще – по дилетантским понятиям – это уникальный зоопарк. Если я скажу, что там живут лисицы, песцы, соболи, норки, горностаи, то я скажу вполовину меньше того, чем следует. Дело в том, что там живут такие лисицы, норки, горностаи, каких в природе нет. Ибо в природе, например, нет норки жемчужного цвета. Нет лисиц с глазами разного цвета и хвостом, загнутым кверху кренделем, как у собак. Одним словом, если природа «делает» зверей по своему усмотрению, то здесь, на ферме, живут звери, которых по своему усмотрению сотворил человек.

Наш житейский здравый смысл заставляет нас и к науке подходить потребительски. Какое бы любопытство ни вызывала у нас работа ученых, в конце концов мы готовы все вопросы свести к одному: что конкретно даст результат этой работы? И хотя фундаментальная наука не любит подобных вопросов и мы давно уже знаем, что фундаментальная наука не ставит перед собой утилитарных целей – ее задача развивать и совершенствовать процесс познания как таковой, – все же мы задаем свои «бестактные» вопросы ученым. А кроме всего прочего, мы слишком нетерпеливы, чтобы ждать отдачи десятилетиями, и часто забываем о том, что фундаментальные науки «работают» на будущее и что, не будь этого опережения во времени, наука не была бы наукой. И часто сами ученые не могут дать определенного ответа на вопрос, каков будет практический результат их работы. Классический тому пример – высказывание физика Герца, который открыл радиоволны, но был убежден, что никакого практического значения его открытие не имеет. Однако же в наше время ученым стало как будто полегче: наука достигла такого уровня, что каждый день можно ожидать какого-нибудь совершенно невероятного практического результата. И хотя цели фундаментальной науки прежние, число попутных практических результатов заметно увеличивается.

С этой точки зрения молекулярная генетика, оставаясь фундаментальной наукой, имеет неограниченные возможности для довольно быстрой реализации. В одной из областей исследований, которые проводят сотрудники лаборатории эволюционной генетики животных, дело идет к тому, что скоро человек, например, в совершенстве овладеет «механизмом», управляющим окраской меха пушных зверей. Уже сегодня работа ученых в чем-то напоминает конструкторское бюро: сначала прикидывают, какого цветового оттенка желательно получить мех, даже рисуют на бумаге этот предполагаемый оттенок, потом выводят норку, или соболя, или лисицу «запланированного» цвета. К этому надо добавить, что весьма успешно идут работы по ускорению цикличности воспроизводства потомства. Если в природе звери дают потомство раз в году – весной, то здесь, в лаборатории, они, вероятно, в ближайшее время будут давать потомство и осенью. Существенно и то, что на ускорение цикличности воспроизводства не требуется практически дополнительных затрат.

Примеров много. Это все к разговору о практических результатах. Но у науки свои специфические цели. Какие?

Поставив так вопрос, мы сразу вынуждены вести разговор в предположительном плане.

Рабочая цель сотрудников лаборатории эволюционной генетики животных – изучить процесс одомашнивания диких животных. Это часть глобальной задачи, которая испокон веку стоит перед наукой, перед человеком, – овладеть природой вообще. В течение тысячелетий человек решал ее стихийно и однозначно: попросту говоря, он безоглядно воевал с природой, борясь за право на существование. Этот долгий период кончился с расцветом технической цивилизации. Теперь уже человек угрожает природе истреблением, и потому он сейчас меняет тактику технической экспансии на тактику «вживания». Это период переходный, промежуточный. Ибо следующий период взаимоотношений человека с природой, период, который уже начался, – это этап освоения природы «изнутри», этап практического познания самых потаенных и вековечных процессов развития не только природы, но и самой жизни вообще. Познание природы на этом уровне, надо полагать, даст человеку наиболее полное понимание ее. Это этап куда более сложный, чем все предыдущие, чрезвычайно перспективный и... опасный. И сейчас невозможно до конца определить ни всей сложности этого этапа, ни того богатства, которое может обрести человек, ни глубины опасности, которой он себя подвергает.

На этом фоне проблема одомашнивания диких животных – проблема частная. Но если удастся ее решить, человек существенно приблизится к достижению общей цели. Молекулярная генетика и представляет собой один из тех плацдармов, с которых начинается это невиданное до сих пор наступление.

Поведение животного связано со многими процессами, протекающими в системах его организма. Особенно большое влияние на поведение оказывает гормональная система. Всякие изменения – в зависимости от того, как «сдвинута» гормональная система, как «включаются» и «выключаются» определенные гены, например, те, которые «отвечают» за тот или иной цвет меха. Работа исследователей и заключается в том, чтобы определить, как надо воздействовать на гормональную систему, чтобы в организме произошли нужные изменения. В общем, природа делает то же самое, только она делает это слепо, бесконечно долго (природа временем не лимитирована) и часто делает не то, что требуется человеку. Наиболее существенную роль здесь играет фактор времени: надо научиться делать в приемлемый для человека срок то, на что у природы уходят тысячелетия.

Мне показывали цветную фотографию белого черного серебристого лиса. Странно видеть рядом слова «белый черный», но тут все правильно. По принадлежности к виду это черный серебристый лис. По цвету меха – белый. Его тут сделали из черного белым.

Связи человека с природой опосредованны и давно уже не просматриваются напрямую так же четко, как связи дикого животного с природой. Но они, эти связи, существуют. При всем нашем техническом превосходстве над природой пока что мы целиком и полностью зависим от нее, и в этом наша слабость.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.