В прошлом году городу Норильску, который, по праву называют столицей Заполярья, исполнилось 40 лет. Рожденный е годы первых пятилеток, Норильск стал крупнейшим центром советской цветной металлургии. Он вырос в суровом далеком краю, где каждая победа человеку давалась тяжким трудом. И самые большие трудности выпали на долю тех, кто первым пришел сюда открывать сказочные богатства. Сегодня наш рассказ об одном из них – Николае Николаевиче УРВАНЦЕВЕ.

Если вам доведется побывать на Таймыре или в центральной части нашей Арктики, вы обязательно услышите о Николае Николаевиче Урванцеве.

Иногда этого человека называют Колумбом Севера. Любое сравнение условно, подобное же настораживает категоричностью. Тем более, что относится к современнику, а мы по непонятной особенности человеческого мышления всегда как-то недооцениваем то, что делается рядом, в одно с тобой время.

Тем не менее мне кажется, при оценке заслуг Урванцева оправдан любой максимализм. Однажды я много месяцев колесил по этому краю: Хантаиское озеро и Снежногорск, Талнах, Диксон, мыс Челюскина, метеостанция на Северной Земле, река Хатанга, озеро Пясино, устье Убойной, острова в Ледовитом океане. Торосы и паковый лед, темные разводья с черными точками тюленьих туш у самой воды, чуть всхолмленная равнина тундры, фантастические пики горных кряжей. И куда бы я ни прилетел, оказывалось, что лет 50 или 40 назад здесь уже побывал Н. Н. Урванцев. Некоторые острова, что проплывали под крылом самолета, он первым нанес на карту. По праву первооткрывателя давал им имя. Свершенное им в Арктике обрастало легендарными подробностями, и он представлялся уже человеком из легенды, о котором точно уже и не знаешь, был ли он на самом деле или его не было. И я решил с ним встретиться...

В этой старой ленинградской квартире все проникнуто необыкновенным покоем. Идет он от книжных стеллажей, поднимающихся до самого потолка. От акварельных пейзажей и пожелтевших фотографий. Даже от двух охотничьих ружей на стене, немых свидетелей былых походов, ныне ушедших на покой после грохотливой своей жизни. А может, рождает это ощущение покоя контраст обстановки с темой нашего разговора. Мы говорим об Арктике, льдах и морозах. А в комнате светло и тепло, и с улицы едва доносится приглушенный шум вечернего города.

– В Норильске вас считают человеком, которому город обязан рождением, – говорю я.

– Это неверно, – смеется Урванцев. – Своим рождением он обязан залежам медно-никелевых руд и каменного угля. Мне только довелось разведать эти месторождения, описать их, отобрать для анализов образцы, а после доказать промышленное значение открытых здесь богатств. Не я, так кто-нибудь другой обязательно сделал бы это. В таких делах главную роль играет экономическая целесообразность.

– Но первым пришли туда все-таки вы. И доказали экономическую целесообразность опять-таки вы. Конечно, это смог бы сделать и кто-то другой, но приоритет тем не менее за вами.

– Это утверждение не совсем точно. Если говорить об открытии в Таймырской тундре металлов, то нужно начинать рассказ издалека. Старинные летописи говорят, что наши предки с незапамятных времен ходили берегом Ледовитого океана в Сибирь.

Основанный в 1601 году в устье реки Таз Мангазейский острог способствовал торговле, которую вели русские купцы с местным населением. Русские землепроходцы уходили дальше на восток – за Енисей, Лену. Вместе с ними шли рудознатцы, большие специалисты в своем деле. Уже в наше время при раскопках на месте бывшей Мангазеи ученые нашли множество предметов из меди. Примеси никеля и других металлов в ней были такими, что это позволило утверждать: руда была добыта в районе нынешнего Норильска.

В 1866 году Российская Академия наук командировала в низовья Енисея естествоиспытателя Ф. Шмидта, который должен был разыскать тушу мамонта, по слухам, сохранившуюся где-то в Гыданской тундре. Шмидт нашел только часть скелета мамонта. Зато во время его пребывания в Дудинке он дважды по приглашению купца К. П. Сотникова побывал в районе нынешнего Норильска, где Сотников сделал заявки на месторождения угля и медной руды. Кстати, в 1919 году наша экспедиция нашла на горе Рудной заявочный столб Сотникова, на котором была указана дата: «1865 год»...

Так что предшественники у нас были. И прежде чем болотистой тундрой пройти на место нынешнего Норильска, я досконально изучил все, что было написано об этой земле. Сведения собирал по крупицам, но такие крупицы имелись.

– А что явилось толчком для организации вашей первой экспедиции?

– Нужно было разведать залежи каменного угля, чтобы обеспечивать топливом суда, идущие Северным морским путем из европейской России на Дальний Восток. Освоение этого пути давно было насущной проблемой для нашего государства. По-настоящему оно началось только после Октября.

Время было трудное. Ведь я окончил Томский политехнический институт в 1918-м, и Советской власти было всего лишь полгода. Тогда по сложившейся традиции каждый видный ученый-геолог вел свои исследования в каком-то облюбованном им районе. Для этих экспедиций каждый создавал соответствующие базы, получал деньги. Я надеялся, что весной 1919 года сам отправлюсь с каким-нибудь маститым ученым в экспедицию. Мечтал о Севере. Свою профессию геолога избрал потому, что она позволяла путешествовать, изучать природу и больше всего соответствовала моему характеру. Эта любовь к перемене мест, собственно, и забросила меня из нижегородского города Лукоянова в Сибирь.

Но белочешский мятеж и пришедшая в Сибирь колчаковщина перевернули все наши планы. Томск оказался отрезанным от столицы и от Центрального геологического комитета, который руководил всеми поисковыми и разведочными работами. Мы быстро сориентировались и, чтоб легализоваться, создали свой Сибирский геологический комитет, который якобы действовал автономно, но на самом деле продолжал работы, запланированные ранее. Вот этот комитет и послал меня на разведку углей в низовьях Енисея.

Наша экспедиция состояла из шести человек: два топографа, три рабочих и я в качестве начальника. Сплавлялись мы на попутных пароходах, которые развозили по промысловым точкам рыболовецкие артели. Сошли мы в Потапове, километрах в ста тридцати южнее Дудинки. Целое лето исследовали правобережье Енисея от Потапова до Усть-Порта. Топографы уточняли карту, которая была довольно условной. Я вел геологическую съемку.

В те времена места тут были глухие. В Потапове стояло два дома, в Хантайке – три, в Дудинке – целых тринадцать. Приезжали сюда в основном летом на лов рыбы. Те, кто жил постоянно, занимались еще и пушным промыслом. Глухомань и безлюдье.

Все лето ушло на поиски, но ничего заслуживающего внимания мы так и не нашли. Приближалась осень, нужно было торопиться, чтоб успеть вместе с рыбаками в обратный путь. И я решил на несколько дней пробраться в район реки Норилки, где, по словам Ф. Шмидта, имелись выходы угольных пластов. Пробыли мы в этом месте дня три-четыре. В узком ущелье ручья – теперь он называется Угольным – мы обнаружили выходы угля. Мощность пласта – метр и больше. На северном склоне горы Рудной я наткнулся на вкрапления и гнезда пиротита, пирита и медного колчедана. На обратном пути километрах в 25 от Дудинки на реке Ерголык мы нашли еще один выход угля.

Вернувшись домой, я доложил Геологическому комитету о результатах экспедиций. Вскоре в Сибири вновь была установлена Советская власть, и из Москвы приехал представитель Горного совета ВСНХ, который заслушал отчет нашего комитета о проделанных работах и предложил летом 1920 года продолжить разведку угольного месторождения.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.