Горцы возвращаются в горы

– У тебя очень знакомое лицо. Где я мог тебя видеть?

– В фильме «Пастухи Тушети»...

– Точно. Там тебя звали Зурико..А здесь?

– Меня зовут Рамаз Сулакаури.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Учусь в десятом классе, пасу овец в бригаде Годердзи Татараидзе. Это неблизко отсюда – у Парсма.

Я спросил его.о товарищах по съемочной группе.

– С Coco Чхаидзе, режиссером фильма, – сказал он, – встречаюсь чаще, чем со стариками из Дикло и Шенако. От нас сейчас в Тбилиси легче попасть, чем в соседнее ущелье. Но, говорят, и туда поведут дороги...

Три года прожили Coco Чхаидзе и его товарищи в бригаде тушинских овцеводов, снимая фильм об их труде и жизни. Это был принцип: стать в бригаде настолько своим, чтобы пастухи привыкли к камере и повелениям режиссера. К камере привыкли, потому что сжились с ней, как с орудиями своего труда, а в режиссере увидели человека, озабоченного теми же заботами, что и они сами. Фильм «Пастухи Тушети» удостоился Государственной премии Грузинской ССР имени Руставели, получил призы нескольких международных кинофестивалей, но ни одна из этих наград не способна превзойти вот какую: в ответах на причины и мотивы возвращения наряду со строительством дороги и линии электропередачи многие тушинцы ссылаются на этот фильм.

Горные склоны в Мтатушети невероятной крутизны. Чтобы человек мог удержаться на них, необходимы солидные капиталовложения – иначе не ввести в оборот десятки тысяч гектаров пастбищ и сенокосов, не укрепить новые хозяйства. Надо помочь человеку строить дороги, жилье, хозяйственные постройки. Помочь строить себя.

– Вот твоя родина, птенец, – говорит в фильме старый пастух малому подпаску Зурико, когда в просветах тумана блеснут перед ними сланцевые кровли Омало.

Просто, без затей, без ходульной риторики смыкает этот фильм тему родины с философией народного труда, сливает в одну форму, и неизбежно очевиден итог: что она, малая, слабосильная твоя земля, без тебя?

Двадцать семь школьников местной школы-интерната, десять молодых рабочих совхоза – питомцев Ильи Кавтарашвили, Мартиа Хачидзе и его семья, Рамаз Сулакаури, гордо оповестивший интервьюера о том, что он продолжает пасти овец, – неизбежное следствие такой вот философии.

Художественные достоинства этой ленты очень высоки. Но, очевидно, и на весах экономики она весит немало.

Грузия малоземельна. Слишком дорогую цену платит она за красоты своего горного ландшафта: всего 0,18 гектара пашни, впятеро меньше, чем в среднем по стране, приходится здесь на душу населения. А душа рта жаждет дела, взыскует рабочего простора. «Выпьем за нашу скомканную страну!» – острит в застолье тамада, намекая на горные складки, которые надо бы, но невозможно разгладить. А между тем половина всех хозяйств республики расположена в горной зоне, испытывающей сильный отток трудоспособного населения. Причины миграции в основном ясны. Тяжелые климатические и жизненные условия, диспропорция в возможностях и перспективах, возникшая вследствие недоразвитости производительных сил горных районов, ограниченность сферы приложения труда горцев привели к обеднению и без того скудного земельного баланса республики. Специфическая проблема горных территорий Грузии – по преимуществу проблема экономическая и социальная – привлекла к себе особенно сильное внимание в начале семидесятых годов, когда в республике был подвергнут пересмотру целый ряд концепций, тормозивших, как оказалось, ее развитие. Одна из них провозглашала политику переселения жителей горных районов в низинные как единственно возможную и правильную. Традиционная практика «широкого охвата» подогнала все горные районы под один ранжир. Я ограничил эти заметки одной лишь горной областью. – Мтатушети. За пределами повествования остались Сванетия, Пшав-Хевсуретия, Рача-Лечхуми, Нагорная Аджария, Южная Осетия... Но и помимо них, нашлись места, причисленные к горным единственно из чьего-то желания соответствовать и рапортовать... Самый наглядный тому пример – судьба села Череми. Расположенное в предгорной зоне низинного по преимуществу Гурджаан-ского района, оно было занесено в списки хозяйств, подлежащих переводу в долины. Что и было сделано – вопреки географии, здравому смыслу и хозяйственной необходимости. Хозяйство разрушилось, как разрушились многие другие хозяйства в горных и не очень горных районах.

4 апреля 1978 года группа бывших жителей Череми поднялась из Алазанской долины к селищу и, построив на его развалинах несколько землянок, объявила о намерении остаться здесь навсегда. Они уже немолоды, эти люди, покинувшие Череми юношами и зрелыми мужами, но с ними вместе сюда поднялись их дети и внуки, и уже только это обнадежило всех, кто желал возрождения древнего села. А желали этого многие. В том же 1978 году было принято решение, предусмотревшее выделение немалых средств для оказания помощи людям, заново начавшим историю этого села. Очень уж показательным и поучительным был его пример, чтобы можно было оставить его без внимания, не заставить «работать» на будущее. Ведь не единственное оно, это самое Череми: тысяча двести горных сел Грузии перестали существовать в одночасье, оказались заброшенными и вместе с ними большая часть из тех двух миллионов гектаров сенокосов и пастбищ, которые на протяжении столетий грузинский горец отвоевывал у своих немилосердных гор.

Пример Череми должен был вспыхнуть, как большой факел, призванный осветить тысячам бывших мигрантов трудный «путь наверх».

– Да, запишите: сегодня в Череми живут двести восемь человек. Они освоили триста гектаров горной пашни, построили помещения буйволиной фермы, завели десять тысяч голов птицы. Трудно было с водой – построили накопитель на три миллиона кубометров. Но эта вода только для орошения. А питьевую мы подвели к каждой усадьбе. Сегодня в Череми шестьдесят пять дворов – капитальные дома и надворные постройки. Еще построили здания сельсовета, медпункта, почты, столовой, магазина, комбината бытового обслуживания. Работает школа, строятся клуб, детский сад...

Все это можно было увидеть в натуре, своими глазами. Договорились так: Ма-тарашвили будет ждать меня на развилке Кахетинского шоссе у села Качрети – оттуда к Череми ответвляется новый грейдер. Черемский предсельсовета сдержал слово – его синий «Москвич-комби» стоял в условленном месте, но, еще не приблизившись к нему, я знал: в Череми подняться мы не сможем. Редкий для этих мест и этого времени года – дело было в начале мая – ливень обрушился на Кахе-тию.

– Потоп! – сказал Давид Матарашвили, тридцатидвухлетний глава Советской власти в Череми. – Большое бедствие для всей кахетинской зоны, а для нас в особенности. Как бы не смыло посевы – они у нас на горных склонах. Он все поглядывал в ту сторону, где по заведенному издавна порядку должны были четко рисоваться в небе синие изломы Гомборского хребта, но ливень размыл их, растворил в своем непрерывном могучем падении, и Матарашвили предпринимал отчаянную попытку воссоздать словами исчезнувшую картину черемского благоденствия.