Вечная земная жизнь

Охота, на которую герцог пригласил посланника императора, дай господи памяти, как его... фон... (памяти на имена господь Фридриху не дал, не все же одному, достаточно, что этот раб божий обладает кабаньей силой и многими другими добродетелями), охота удалась и даже очень удалась. Огромный кабан выскочил на герцога. Одним ударом клыков убил лошадь, но герцог успел выстрелить, а потом вонзил в грудь вепрю короткий римский меч. Смерть не остановила двадцать пудов бешеного мяса, и, как знать, не пришлось ли бы парадный обед заменить на заупокойную тризну, но посол императора, неженка и дамский воздыхатель, подскочил к зверю и выпалил ему в ухо из тяжелого ружья.

Теперь герцог и посол шли обедать, но путем самым кружным, через залы, стены которых покрывала прекрасная роспись, через сокровищницу святых реликвий. Герцог Фридрих успел собрать около пяти тысяч святых предметов и показывал их с гордостью.

— Подошва святого Фомы.

— Кожа с лица святого Варфоломея.

— Кусочек горящего куста Моисеева.

— Небесная манна.

Посол холодно похвалил Коллекцию и замер в дверях очередной залы.

— О герцог! Это же Италия!

— Мой бывший живописец Якопо де Барба-ри – итальянец, но душа моя находит успокоение в другом искусстве. Вот Дюрер. Барбари и Дюрер. Тут видно, где торжествует дух и где лепет садовых ухищрений. Это Бургмайер. Это Вольгемут. А это самая лучшая зала дворца, потому что здесь нас ожидает обед.

— Герцог, остановитесь! – Посол невольно тронул Фридриха Мудрого за рукав. – Нас опередили птицы. Это чудесно!

На пустынном, длиною во всю залу столе птицы клевали пустое место и недовольно попискивали.

– Они требуют пищу, герцог!

Фридрих Мудрый довольно засмеялся, птицы метнулись под купол залы и оттуда, прицелившись, нырнули через окно в придворные сады.

Императорский посланник шел следом за герцогом и вдруг увидал, что на столе, который издали показался ему пустым, лежат грозди винограда. Сквозь перламутровую кожицу распираемых соком ягод светилось золото семечек.

– Каков у вас виноград! – воскликнул посол и... смутился. Он, подобно птицам, принял нарисованное за действительное.

– О герцог, мой восторг не знает границ. Ваши художники – волшебники.

В конце залы на маленьком столике на двоих их ждал обед. Герцог сиял шляпу и повесил на оленьи рога. Посол держал свою в руках, он повесил ее на другие рога, но шляпа скользнула по стене и упала. Рога оказались призраком, как и виноград.

Посол уморился от восклицаний. Он, видите ли, не желает обедать, покуда его не познакомят с чародеем кисти.

– Это все написал Кранах, – сказал герцог. – Лукас Кранах, мой придворный живописец. Он немец, но я плачу ему удвоенное жалованье против того, какое получал Якопо де Барбари, и сверх того еще сто гульденов.

Они стояли друг перед другом, два почтенных бюргера. Черное доброе сукно, упрямые красные физиономии, ноги расставлены, руки в боки. Им бы грудь в грудь для пущего геройства, а всего-то навсего – брюхо в брюхо.