Широко и тихо лежало оно. Пологие спуски и подъемы чередовались, уходили далеко, на гребнях их светлее проступала полоска дороги, терявшаяся в каждом спуске.

Небосвод был сер, но не той набухшей, стылой тяжестью, какая бывает в ноябре и заставляет зябко передергивать плечами; воздушная дымчатая серость ровно облегла его; она как будто дорожила, что была еще чуть-чуть тепла, и не хотела разрываться в тучи.

Вот этой-то голубоватой, светлой серостью и было заткано все вокруг, и все слито в такое целое, немножко грустное и явственно родное, что перед этим вдруг замерло сердце, как замирает оно перед полотнами Поленова и Левитана.

По сторонам дороги низко лежали поля; там - жнивье цвета потемневшего золотого купола, тут - скромно расцвеченные полосы неубранной гречихи. Тянуло запахом привянувшей травы и стынущей дороги. Душу мягко обнимало чувство привязанности ко всему этому, так трудно передаваемому словом, - к дороге, к полю, к небу... К родному полю, к родному небу...

... Счастье - вырасти среди природы, предельная простота которой, как азбука, учит понимать потом все сложности прекрасного.

Разве не от этой потаенной, стыдливо-сдержанной прелести среднерусской полосы, как из прозрачного студеного ключа, получили свою силу и русская песня и русская кисть?

Можно поражаться небывалым скалам, диковинным деревьям, постигать редчайшие особенности их, но сердце обольется теплотой лишь при виде родной природы - просто поля, просто неба, просто полевой дороги...

Мы победили

Жизнь, огромная, как мир, называется кратко:

Ленин.

Там, где люди повернули из долгой ночи к солнцу, врезано в камень:

Октябрь.

Поскрипывание калитки, громовая пена сталинградской плотины, сладкий запах пионерского галстука из-под утюга, танк на мраморном пьедестале у ворот завода, где ладят сеялки, на всю страну семейные признания в радиобеседе зимовщиков с родными, самотканое хлопковое поле у глиняных стен Хивы, верхушки Кремлевских башен, похожие на острия космических кораблей, - все это и бесконечно иное и многое слито в одном слове: Родина.

Можно пересчитать ручейки - люльки великих рек, дальние водные связи их и прямые притоки; неисчислимы источники слова. Оно, своим устьем входя в сознание современного человека, всегда остается родниковым.

В слово, как в сундук, народ запер всю прожитую им жизнь. Кажется, накопленное распахнуто для всех, но только потянешься за узорчатым словом, тут же выяснится: ключи закинуты на дно морское...

Поиски слова! У самой лиричнейшей лирики в кровь сбиты ноги на этих дорогах. Ни одна каменоломня того не видела, что видит белый бумажный лист. Как в самодеятельном тигле, надо сплавить в словах отчужденно звенящие смыслы, которые в Других соединениях слов плавились и затвердевали веками. Потому и чувствуешь себя робким подмастерьем всякий раз, когда жизнь раскрывает вдруг, как целые эпохи спрессовываются в два слова.

Вечером 9 мая 1945 года мы стояли на углу Охотного ряда, у подъезда гостиницы. Сплошной людской поток распирал улицу Горького и медленно стекал на Манежную площадь, которая, казалось, вместила уже пол-Москвы. И все, о чем кричали, пели, шептали люди, что они выговаривали, смеясь или плача, все, чего они ждали четыре года, что знали в леденящие дни отступления, над обугленной страной, на первых клочках заднепровской земли, - все вылилось в два слова, зажженные на фронтоне Манежа: Мы победили!

Было много веселых огней в тот вечер. Клубились дымки салюта в световых трубах - впервые праздник украсили прожекторные лучи, хороводно кружась или слагая недвижный шатер над головою. Но и в сочетании вечерней сини и бегущего света, в непривычной россыпи ярких окон вырезывались, придвигались к глазам, пламенели два слова, обжигая гордостью сердце: Мы победили!

Сколько ни было прочитано в тот день передовиц, лозунгов, откликов, телеграмм, ничто не сказало так много, как эта надпись, выложенная из десяти букв.

Нам со ступенек гостиницы Манеж и вся его площадь были видны особенно хорошо. Четверо бывших студентов Литературного института, чудом сойдясь на московской улице в День Победы, стояли, обняв друг друга за плечи, и не могли надышаться народной радостью. Конечное значение того, что дано было пережить стране, каждому из ее сынов и дочерей, сполна охватывалось наикратчайшим, наипростейшим: «Мы победили!» , - и оттого нельзя было не думать, что и смысл, строй литературной службы народу раскрываются нам сейчас в этой надписи. Мы получали живой, неизгладимый урок работы слова, где по правилу классиков, усвоенному прежде лишь ученически, сразу и тесно и просторно. Стоило жить, стоило так гореть, чтобы слова плавились в сердце и отливались хотя бы в одно, только твое и потому нужное всем слово, только нужное всем - и потому твое.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.