Народность - вот она, в сжатой строке, которой выразили себя советские люди в свой рубежный день. Обновленное величие русского языка - вот оно: Мы победили.
Два слова, полномочно выставленные от всех других слов, как от армии - два часовых у дверей Мавзолея.
- Эй, товарищ в шляпе, там тебе дорога, что ль?!
Эти слова относились ко мне.
Они меня очень обрадовали.
Сентябрьским утром я шел на фабрику по широкому проезду, где асфальтовые полосы чередовались с травяными, обнесенными низенькой оградой. Надо было успеть к началу смены. Навстречу людям, с которыми я двигался к фабричной проходной, лился другой поток - к соседнему заводу. От этого переплетного движения толпа кипела; казалось, что крутишься на месте. Я шагнул через ограду на траву, поникшую, спаленную еще июлем... И был настигнут резким окликом.
Кричал один из встречных парней. Не к его заводу, значит, прилегал этот сквер. И торопился на работу он, конечно, не менее других. Но заступился за свою чужую траву. За полоску земли, где желтые, жесткие пучки торчат, но где новая весна выстелит новую зелень.
Приятно быть так обруганным!
Вспомнилось, как на выбитом и пыльном пресненском «гулянье» , куда в былые времена сходились прохоровские ткачихи и грачевские слесари и где теперь вымахал такой тенистый сквер, мы по осени сажали робкие деревца. Сажали в тридцать третьем году, когда я начал работать на «Трехгорке» , сажали в тридцать четвертом, в тридцать пятом... Выламывали их тоже ежегодно. Районные воскресники по древонасаждению были массовыми. Но, к сожалению, массовой была и фигура паренька с окраины, которому ничего не стоило выдернуть из свежей лунки тоненькое дерево или полоснуть его ножом.
А теперь мне кричат:
- Там тебе дорога, что ль?!
Он знает дороги: в цех, где не гайки нарезают, как в тридцать пятом, а собирают гидрокопировальные автоматы; в художественную студию Дворца культуры; со студийцами - к кремлевским гребенчатым стенам на этюды; в концертный зал - на симфонии Чайковского и Бетховена. Знает маршруты комсомольских патрулей по улицам и паркам района. Его родную Пресню давно не называют окраиной, а на карте Большой Москвы она еще больше придвинулась к центру.
Не условными обозначениями на карте закрепляется чувство Родины - живым деревом, под которым играл в песочнице, теплой зыбью солнца и тени от листьев. Живой памятью деда о баррикадах пятого года, вот здесь, на Горбатом Мосту, рассказами отца и старшего брата о том, как под налетами фашистской авиации тушили «зажигалки» , вот тут, на заводском дворе.
... Я остаюсь на фабрике до конца смены, жду собрания бригады коммунистического труда. Мне уже известна повестка дня, нет, не повестка: повесть об одной еще совсем молодой жизни.
Девушка не знала отца. Ей было шесть месяцев, когда он погиб, - осенью сорок первого, под Москвой, в дивизии народного ополчения. Мать была уборщицей. У дочери не ладились дела на работе: прошла по всем цехам швейной фабрики, не задерживаясь, - «шальную» , ее старались поскорее сбыть с рук. Девушка ожесточилась.
- Знаете, что я от нее услышала?! - рассказывает на собрании бригадир, ее сверстница. - О жизни она судит как? «С людьми, - говорит, - что ни хамее, то лучше...» Так что предупреждаю: одни колючки...
Девушки, о которой идет речь, почти никто здесь не знает. Бригадир живет с ней в одном доме. Предлагает уговорить директора, чтобы взяли на фабрику, и принять в свой коллектив. А там - или мы бригада коммунистического труда, или зря замахнулись на такое звание. Возьмем, девчата?
Они согласны. Они готовы заступиться. За своего чужого человека. За молодую душу, раньше времени пересохшую.
... Бывают великие победы, которые труднее всего измерить: любой масштаб - 1: 100 или 1: 100 000 000 - не годен, когда надо сказать, насколько новый строй чувств превосходит старый. Ведь не числом квадратных сантиметров кожи определяется поступок юноши, спасающего человека от смертельного ожога, и не количеством калорий - то тепло дружбы и единства, которое выручало четырех советских солдат в океане над общим котелком с последнею картофелиной.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.