Может быть, и «теоретиком» его называли студенты не за какой-то особо гениальный ум, а вот за эту его привычку раскачиваться «с носка на пятку», прежде чем решиться на то, на что все решались чрезвычайно легко и просто - «так, как и должно» в молодости.

В общем, Кирюху от друзей-студентов сразу же отличает эта «тяжелость» мысли, характера, какая-то внутренняя серьезность. Наверное, поэтому и понравились ему с первого же взгляда шахтеры - «работяги». Миновав формальности, шахтеры сократили - вполовину! - срок пребывания Кирилла в «учениках», приведя в соответствие его зарплату с его трудом. Эта честность Кириллу понравилась. Он писал маме: «Даром тут не платят, говорят работяги, но даром тут и не работают». После незаслуженного изгнания из института Кирилл особенно был восприимчив к этой серьезной рабочей справедливости, обычной, будничной, значит, твердой.

Так наметилось его внутреннее сближение с шахтерами. А с ребятами тем временем пошли разногласия. Не студент «по приказу», Кирилл и по своей душе все больше перестает им быть.

Знаменателен эпизод в столовой, когда Кирилл, уже проевший свой талон, не знал, что делать, а Брюнет - так прозвали одного студента - посоветовал ему взять «второе» просто так, без талона. Как делали все студенты, когда им не хватало.

Автор весело, иронично описывает страшную «неловкость» Кирилла, неудачу его попытки последовать совету Брюнета и его злость на Брюнета, - а под этим слоем юмористических румян скрыт самый настоящий румянец стыда. Для Брюнета это просто лихая студенческая проделка в мире работяг, а для Кирилла - принцип отношений с тем серьезным трудовым миром, который уже был близок и дорог ему. Он чуть было не оступился и за это разозлился на Брюнета. И Брюнет отреагировал правильно:

- Тоже мне, под работягу играешь!

В одном ошибся Брюнет: Кирилл «не играл под», ему вообще органически чужда эта манера «играть под», хотя, поддаваясь атмосфере студенческой жизни, он то и дело пытался «играть под». Но каждая такая попытка кончалась крахом: он только яснее видел себя под вдруг избранной маской и одновременно яснее видел «игровые маски» на лицах всех тех, у которых столь затянулось детство.

Всю первую часть повести, названную автором «Три дня неуверенного человека», можно назвать иначе и, пожалуй, точнее: «Человек на маскараде».

И вот что любопытно: описание этой игры с масками начинается с описания человека, который, видимо, никогда никакого участия ни в каком маскараде Не принимал, потому что не мог маскироваться, с описания шахтера Коли.

Чем замечателен этот человек? «Коля - другое дело: вдвое меньше Кирилла, втрое легче, а никогда не устает. Такая у него была жизнь, что не способен он теперь от работы устать. И тюрьма, и война, и шахта - тридцать лет из сорока пяти - вся жизнь. Привычка. А если и устал он, то другой усталостью, которой Кирилл и представить-то себе не может, а работа - что!»

Таков в Коле внутренний человек. А внешний? «Невидный, узловатый мужичок».

На студенческом молодежном маскараде все ценности как бы перевернуты. Вся красота - в маске, в воображении, а что же в самом деле?

Вот Кирилл после смены. Ему хорошо. Пусть с помощью Коли, но он выдержал. Почувствовал в себе «настоящего» человек». Искупался в душе. И «гардеробщица улыбнулась ему, как своему». И вот он уже не просто идет, а еще и смотрит на себя со стороны: «Какое мужественное и сильное у него лицо, твердое, с живым взглядом».

Так идет примерка маски.

Маска снимается просто: зеркалом в вестибюле столовой. «А в зеркале - он, какой есть, что явилось для него полной неожиданностью и разочарованием: круглое его лицо, распаренное после душа, нелепо выпяченная губа и бессмысленные глаза...»

Такой же маской была и его решительность в ухаживании за Люсей. А под этой маской была робость, незнание, неуверенность. Поэтому-то и смущался он так часто.

Посмотрев некий ковбойский кинофильм, Кирилл решительно примерился к новой для себя маске. И вышел из зала «небрежной походкой на своих длинных, чуть полусогнутых ногах. С особой значительностью закурил сигарету (яркая вспышка спички выхватила из темноты его резкие, мужественные черты лица). Взгляд его был устремлен немного вдаль и мимо выходивших зрителей, усталый такой взгляд (все видели это надолго запоминающееся лицо). Ботинки впечатывались в тротуар с неумолимостью крупного плана.

Не вынимая сигареты изо рта, он посмотрел на Люсю снисходительным и лукавым взглядом киногероя.

- Ну, как? - сказал он небрежно.

... И тогда он увидел в витрине свое отражение, нелепо согнутые ноги и оттянувшиеся на коленях брюки, увидел и поморщился. Брюки были Мишкины».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.