Милый мой... Вот стоишь ты передо мной, утомившись даже от слов своих, а хочешь бежать вниз с шестого и вверх на шестой... просто так, наудачу.
- Ладно, иди, Владик, может, и повезет тебе. Геня снова заговорил с Таней, шутил, обещая, что скоро откроем, уверял, что ей нечего бояться, но она молчала и только иногда всхлипывала. Прошло добрых полчаса, пока мы услышали, что Владик поднимается. Шел он медленно, и на каждом повороте чем-то со стуком задевал за стенки. Заметно темнело, и я не мог различить, что он несет.
- Что ты тащишь? - крикнул я, когда он был еще на четвертом. Он помолчал, видимо, переводя дыхание, и радостно ответил:
- Доску тащу! Как там Таня?
Я понял, что затеял Владик. Но если бы было светло!... А сейчас это - просто безумие.
Утро началось с неприятностей: комиссия снова признала меня негодным к строевой службе.
- Ничего, - сказал врач, - не спешите... К весне...
Значит, к весне. Я даже привык к бинтам на голове: как-то теплее.
В райкоме меня ожидала основательная «проработка». Секретарь каким-то образом узнал о моих «происках» в военкомате. Именно так он и назвал мои попытки попасть в действующую армию.
- На армейские харчи, значит, торопишься, а здесь тебе тыл малиновый, Ташкент?
Он взял со стола листок, словно собираясь что-то прочесть мне, а затем, видимо, раздумав, положил обратно. Потом отчетливо, но еле слышно сказал мне страшную фразу:
- За два месяца, понимаешь, за два месяца - четыреста тысяч... А город стоит, как и до этого. И мы с тобой должны быть здесь, пока еще живы...
Потом я зашел в инструкторскую. Там у печки часто собираются мои товарищи по райкому покурить и погреться.
Сейчас они сидели молча, неторопливо покуривая свернутый в газету пайковый табак. Разгораясь, шипели поленья, а мне было необходимо рассказать им о вчерашнем, о том, что было самым главным...
О том, как мы проникли в квартиру, как с балкона выбили доской окно на кухне, как положили эту доску одним концом на подоконник, а другим на перила балкона. А потом, когда все было готово... посмотрели с шестиэтажной высоты вниз. Даже окно, в которое нам предстояло влезть, было едва видно, хотя до него не более полутора метров, а темнота внизу и совсем непроглядная. Ни одного огонька, только рядом, на крыше, мерцал навалявшийся на карниз снег.
- Вот что, ребята, - сказал я, - без веревки и лезть нечего...
Найти веревку вызвался Вольский. На третьем этаже жила его знакомая, Аня. Он вернулся через двадцать минут н принес веревку. Рядом с ним стояла, вероятно, эта Аня.
- Держите крепче, - сказала она мне.
Но я даже не посмотрел на нее, сосредоточенно наматывая на руку толстый конец. Вдруг он натянулся, и я, к своему изумлению, увидел, что другой конец завязая петлей и продет у Виктора под мышками.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.