Зрелость ремесленника

Они приходят на сцены сотен театров страны - из столичных студий, периферийных театральных училищ, самодеятельных драмкружков. Их имена то и дело вспыхивают звездами разной величины на разных театральных небосклонах. От них ждут многого, и много надежд возлагается на них - с ними должен прийти в театр молодой человек нашего времени, они должны принести на сцену дух и искания современности. В сотнях зрительных залов сидят их сверстники, еще не привыкшие удовлетворять все свои духовные потребности с помощью телевизора; большая часть зрителей - молодежь.

Его погубила первая любовь

Мне рассказывали, как начинал этот парень. Молодой, красивый, обаятельный, он был преподавателем физики и играл в самодеятельности. Его заметили и пригласили в театр - молодых актеров с профессиональным образованием на периферии всегда не хватает. Он много играл - пятнадцать ролей за первые два сезона, - играл в хороших я плохих пьесах (в плохих чаще), играл положительных молодых людей и обаятельных негодяев. Все было при нем - темперамент, непосредственность и еще «искра божья» - талант.

А главный режиссер строил театр, который он любил называть героико-романтическим. Театр, в котором внешняя патетика и декоративность образов и спектаклей вытесняли жизнь человеческого духа.

Актер стал популярным, любимым. Ему аплодировали зрители, его хвалили критики в местной и столичной прессе. Главный режиссер перешел в другой театр, потом в третий. Актер следовал за ним. Недавно я снова видел его на сцене.

Он играл гусара эпохи войны 1812 года. Мундир прекрасно сидел, улыбка была ослепительной, фигура стройной. Ему по-прежнему аплодировали, и кто-то из поклонниц ночью стащил его фото с рекламного стенда на фасаде театра. А «искра божья» потухла. Остались красивые позы, тщательно промодулированные интонации, ощутимое даже с последнего ряда балкона желание иметь успех и неотразимая уверенность в том, что он успеха достоин.

Этапы этого печального пути можно проследить сегодня в сотнях актерских судеб.

... Один из персонажей пьесы - штурман реактивного лайнера. Он очень любит Сент-Экзюпери, у него профессиональная и духовная близость с этим писателем и человеком. Режиссер спрашивает актера, репетирующего эту роль, читал ли он Сент-Экзюпери. «Нет». «Прочтите». «А зачем?»

... Актер играет честного, умного и искреннего современного парня. На сцене из всех этих качеств остается только молодость, все остальное заменено дешевыми комедийными трюками. Так понял образ режиссер. Где сам артист, где его собственное, мнение о том, кого он играет? Неизвестно. А в следующий вечер в другом спектакле другого режиссера он поражает точностью характера (кстати, характера не нашего времени) и благородной серьезностью исполнения.

Можно продолжать до бесконечности эти зарисовки с натуры, эту повесть о том, как приходит в театр молодой человек и через несколько лет становится «крепким актером». А что такое «крепкий актер»? У него репутация, у него опыт. Его можно срочно ввести в спектакль - с одной репетиции, и он ничего не напортит. Он играет много, но сохраняет видимость разнообразия даже в однотипных ролях. В перспективе ему обещают почетное звание.

Как превращается в «крепкого актера» молодой человек, приходящий в театр? Да почти так же, как тот, с судьбы которого началась эта глава. Роли, очень много ролей: периферийный театр выпускает 10-12

премьер в год, и молодому актеру почти в каждой находится роль. Георгий Товстоногов сказал как-то, что не смог бы создать полноценный завершенный спектакль за месяц. Сегодня на периферии режиссеры, в том числе и не обладающие его талантом, сплошь и рядом выпускают спектакль за 24 репетиционных дня. Об углубленной работе над ролью не может быть и речи - актеру ставятся как раз такие задачи, которые он может освоить в этот срок, то есть легкие, мелкие; некогда копать роль вглубь, исследовать характер - это даже вредно, потому что на серьезную работу нет времени, а спектакль должен иметь вид завершенного. Он и имеет этот вид - за счет поверхностности прочтения. К этому нужно прибавить еще и то, что роли, которые приходится играть молодым актерам периферийных театров, еще часто, слишком часто не принадлежат к высшим достижениям драматургического искусства. В течение ряда лет наблюдается весьма интересное явление - первые места по количеству спектаклей упорно держат пьесы, которые в театрах Москвы или Ленинграда не идут (а если идут, то подвергаются жестокому, но справедливому критическому обстрелу). Первые места они занимают за счет периферии.

И творческое отношение к искусству в самом начале подменяется отношением ремесленным. Создается и незаметно укрепляется ощущение, что делать искусство - это очень легко и просто: поиграть на непосредственности и обаянии, плюс парочка смешных трюков, плюс благородное волнение или (смотря по обстоятельствам) трогательная дрожь в голосе - и образ молодого современника готов. И можно уже недоуменно спросить «Зачем?», когда тебе предлагают прочесть Сент-Экзюпери, - дело ведь не столько в том, что парень, задавший этот вопрос, разумеется, ни к чему в искусстве уже не пригоден, сколько в том, что при существующем положении вещей он и дальше будет работать (точнее, служить) в театре и получать роли, даже такие, для которых потребуется нечто большее, чем знакомство с Сент-Экзюпери. И будет играть эти роли и получать похвалы и повышения ставки, и поклонницы будут аплодировать и выкрикивать его фамилию.

Можно, конечно, преодолеть все это - двадцать четыре репетиции на спектакль, плохую режиссуру и плохую драматургию. Некоторым удается. Чтобы преодолеть, нужен большой талант, огромная работоспособность и сопротивляемость всему ремесленному. Нужно то, чем обладают не все - больших талантов всегда мало. А просто талантливых молодых людей, как говорится, засасывает среда. Иннокентий Смоктуновский прошел через полдесятка периферийных театров (в том числе и через тот, в котором начинал работать молодой учитель физики) и стал Смоктуновским. А когда стал, написал в ответе на один из вопросов анкеты, посвященной искусству актера: «Думаю, что актер, каким бы талантливым он ни был, все равно играет по образу и подобию труппы. Ее потолок - это и его потолок, масштаб мышления ее руководителя - это и его масштаб. Сейчас театр так организован, что любые, самые талантливые актеры обязаны приспособиться к режиссеру, даже если этот режиссер посредственный».

А потолок руководителя труппы очень часто выражается сегодня в том, что этот руководитель подряд хвалит молодого артиста - и за удачные и за провальные роли: «чтобы молодежь не потеряла уверенности в себе». Он неискренен, этот руководитель, не о молодежи он заботится, а о собственном спокойствии, но похвалы-то всегда выслушиваются охотно и всегда запоминаются; а потом молодая актриса, только что с грубейшим нажимом сыгравшая роль, встает на обсуждении спектакля, где ее за этот нажим покритиковали, и, изобразив на лице наивность, говорит, что вот в газете ее похвалили и на сдаче спектакля тоже, и она просто не понимает, что же ей теперь делать, и тут уже наивность исчезает, а остается апломб.

Каждый год зрители и критики с радостью отмечают десятки удачных дебютов - это молодежь входит в искусство. Ее возраст - 22- 25 лет. А потом они взрослеют, обретают положение и вес в труппе, играют большие роли... а мы убеждаемся, что среди 30-35-летних большинство составляют «крепкие актеры». Творчество, горение, острая потребность рассказать о времени и о себе остаются где-то там, позади. Вместо зрелости художника - зрелость ремесленника.

Так бывает не всегда. Но бывает, и настолько часто, что нужно говорить об этом всерьез. Трезво оценить реальное положение вещей, посчитать реальное творческое богатство, которым мы располагаем сегодня, изъять из употребления местные критерии и заменить их общими, а то слышишь порой в областном театре, что вот такой-то спектакль у нас не хуже, чем в Москве; ориентируются при этом на худшие московские театры. «Не хуже, чем у других» - это критерий «среднего», «благополучного» уровня театра. Утверждению этого критерия во многом способствуют «крепкие актеры», вырастающие из молодых людей, идущих в театр по любви и призванию; сегодня слишком часто случается, что эта любовь губит их как художников.

Замечают ли они это сами? Когда как. Трудно заметить, если тебе аплодируют, если ты и сам видишь, что получается «не хуже, чем у других»; даже когда вдруг кто-то и поругает, есть сильный соблазн объяснить это личными счетами или предвзятым отношением. И все-таки замечают: гораздо чаще, чем, скажем, два-три года назад, приходится встречать актеров, испытывающих подлинную творческую неудовлетворенность - не оттого, что тебе не дали роль, на которую ты рассчитывал, а оттого, что и эта и другие роли не дают чего-то главного.

А когда замечают, задают вопросы, на которые трудно ответить...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.