Белое пятно

На воду Юрка почти не смотрел, потому четыре белых пятна, ярко вспыхнувших: на черной воде метрах в пятистах ниже, по течению, увидел внезапно. Соболь забежал куда-то вглубь тайги за слетевшим с прибрежного корявого кедрача глухарем. И белые птицы спокойно подпустили Юркину лодку метров на двести пятьдесят. Грациозно меняясь местами в замысловатом танце, начали сплавляться вниз, словно на привязи, соблюдая дистанцию.

Повороты сменялись поворотами. Юрка то видел птиц, то они исчезали за очередной скалой. Несколько раз он отвлекался – взял двух облаянных Соболем белок. Плыл дальше, время от времени нащупывая их теплые, постепенно остывающие тушки, которые положил себе под ружье, на колени.

Соболь, стараясь перехватить его лодку ниже по течению, наверно, сделал петлю и тут-то, видимо, и напоролся на четверку лебедей. Когда Юрка выплыл из-за очередного поворота, он увидел больших красивых птиц, низко тянувших ему навстречу почти над самой водой. Сначала он опешил от зрелища невиданной красоты: белые-птицы плыли на темно-фиолетовом фоне горного склона, то попадая в отсветы заката и становясь розовыми, то снова ослепительно белея. Заметив лодку, лебеди тревожно прокричали что-то друг другу и начали подниматься выше. Но потом, или доверившись так редко встречающемуся в этих глухих местах человеку, или прикинув, что не успеют поднять в поднебесье свои тяжелые тела, они пошли прямо над лодкой в каких-то пятидесяти метрах от воды.

Юрка не понял, как в душе его произошел этот стремительный надлом – от благоговейного любования к злому азарту. Он сноровисто перезарядил ружье двумя «нулевками» и грохнул по последнему лебедю почти дублетом. Когда опустил ружье, ему показалось, что лебедь, по которому он стрелял, как бы замедлил полет и лишь затем, зачастив крыльями, стал доставать товарищей. Так медленно они и разошлись в разные Стороны – лебеди унеслись вверх по реке, Юрку течение стянуло вниз.

Потом был порог, пришлось изрядно поработать веслами, и жгучее чувство стыда Юрка испытал лишь тогда, когда лодку уже вынесло на плес. Он вспомнил рассказ отца, как однажды, промышляя в ондатровых местах, неделю он голодал, но не тронул пару лебедей, живущих по соседству. Отец сказал тогда: «Цена человеку, который поднимет руку на лебедя, – полкопейки, не более...»

Как хорошо, подумал Юрка, что в тот момент, когда он стрелял по лебедям, рядом не оказалось отца. Юрка даже зажмурился на минуту, чтобы лучше представить себе, какими бы словами он перед отцом оправдывался...

«Не узнает батя... Далеко был. Если только выстрел слышал, так мало ли я по кому палить мог... Видел ли он самих лебедей? Скорее всего видел. Они в его сторону потянули...»

Наверно, Юрка поискал бы какие-то оправдания своему поступку или попробовал бы утешить себя тем, что сделанное останется тайной, но становилось все темнее, и надо было искать место для ночевки. Заботы приглушили внутренние сомнения.

Он приметил отличный косогор – полный брусники и мягкого мха. Едва успел заготовить сушняку и запалить рослый костер, как из тьмы выскользнула лодка отца. Вместе они перевернули лодки на берегу, чтобы на них не упала роса, чтобы остались к утру сухими, оттянули от воды поклажу, подняли к костру спальники и оружие.

— Доброе место выбрал. – Отец осмотрелся, став на фоне пламени будто вдвое выше и шире в плечах. – Я тут частенько ночевал. Как не проскочил?

— Берег показался пригожим... А тут вышел – остатки охотничьей избушки наглел.

— Верная примета. Люди в тайге ошибок с жильем не делали.

Он принялся пить чай, и на душе у Юрки от похвалы было теплее, чем от костра. Успокоившись и насытившись, Юрка лениво расспрашивал отца, как тот взял белок, а отец так же лениво отвечал.

И вдруг вопрос, заданный отцом как бы между прочим, заставил Юрку поперхнуться.

– А ты последний раз по кому стрёлил? – спросил отец, громко отхлебывая чай из своей большой мятой кружки.

Юрке показалось, что после мгновенного замешательства он ловко нашел ответ:

– Глухарь протянул поперек реки. Я по нему и врезал... Да далековато был. Метров семьдесят. – И, словно вспоминая действительную картину, оживился: – Но так здорово на светлом фоне висел, что трудно было удержаться...

Юрка не заметил, кивнул ли отец в знак удовлетворенности ответом или пропустил подробности мимо уха, только к этому вопросу больше они. не возвращались.

Привалив два больших обрубка лиственницы к костру, чтобы горело до утра, начали укладываться, разложив на сухом мху спальники из собачьего меха – тяжелые при носке в рюкзаке, но зато теплые холодной ночью.

Юрка еще долго ворочался в мешке, куда забрался, не снимая теплого белья. Отец же разделся до трусов, медленно, будто укладывался в распаренной избе, залез в мешок и почти сразу же заснул.