Возвращение

– Ника, нужно что-то выпить. Так полагается.

– Я хочу смотреть Москву, – негромко попросила Вероника.

– Сейчас?

Она кивнула. Он набрал номер телефона и сказал адрес.

Такси вынесло их на Садовое кольцо. Ночная Москва стремительно надвигалась десятками неоновых реклам. Знаменитая магистраль столицы лежала выпуклая, как поднятая дыханием грудь. Вероника открыла боковое окошко и поймала ветер. Он взъерошил волосы и, стиснутый мягкими стенками, забился в полотняных складках чехлов, словно в капкане. Она тихо и счастливо рассмеялась и тронула шофера за плечо:

– Пожалуйста, по Арбату...

Они сидели в полумраке машины, и теплый свет улиц на мгновения заглядывал к ним, разбрасывая по стенкам блики, и убегал назад, назад.

Москва затухала, как огромный факел. Все меньше огней становилось на улицах, угасал ливень вольтовых дуг, и одинокие трамваи спешили домой.

Шофер свернул в незнакомый узкий переулок. Дома здесь были старые, штукатурка с них поосыпалась, и в свете фар стены, покрытые цементными лишаями, казались неизлечимо больными.

– Время потрудилось, – сказал отец, – а они ведь мои ровесники. Он покачал головой, переживая какое-то воспоминание.

– Дома не бывают седыми, а ты седой, – рассмеялась Вероника.

Он улыбнулся и пригладил волосы. Вероника вглядывалась в редкие огоньки над подворотнями, пытаясь прочесть название переулка.

– По Москве можно ездить целые сутки и находить новое. Никогда не была здесь, – прошептала она, близко наклоняясь к его плечу.

– А там?

– Там нет такси, там нет еще улиц, – ее дыхание снова коснулось его уха, – там меня спрашивали, как их называть, когда они будут.

– И ты называла?

– Конечно.

– Счастливая.

Он искоса посмотрел на нее и успел заметить, как дрогнул ее подбородок. Вероника уснула в машине, положив отцу голову на плечо, и Колыбельников попросил шофера ехать тише. Шофер, пожилой угрюмоватый на вид человек, осторожно спросил:

– Дочь?