Каньон атаки

– Кто сожрал?

– Коровы, кто же еще? Вчера два раза жрали. Метра четыре надставлять пришлось, обмотка им по вкусу, что ли?

– ...Газы! – крикнул вдруг Вовтанюк и бросился к машине.

Белое плотное облако шапкой катилось по земле прямо на позицию батареи. Кто-то очень точно рассчитал направление ветра, облако скользнуло по поверхности озера, обволокло замшелые валуны, просочилось сквозь лабиринт скальника, рванулось на нас. Через стекла противогаза были видны контуры установки, окутанной дымом, серые фигуры людей, замерших на земле, ватман незаконченной походной стенгазеты... Все на несколько секунд утонуло в густой пелене и вновь обрисовалось во всей четкости лишь после того, как порыв ветра сдернул с нас «смертоносное» покрывало и погнал его дальше в степь. И хотя мы лежали, почти не двигаясь, лица – после того, как сняли противогазы, – у всех были мокрые. Это, конечно, очень надежная штука, но малоприятная. Я вообще не встречал человека, относившегося к противогазу с любовью или хотя бы переносившего его спокойно. Уж на что противная вещь – морская болезнь, но и к ней можно привыкнуть, к противогазу же привыкнуть пока никому не удавалось.

Потом, когда костюмы и технику обработали спецвеществами, я услышал такой разговор между Вовтанюком и Хаюстовым.

– Я понимаю, – говорил Хаюстов, – что вы можете не знать всего, что нам предстоит сегодня, но в общих чертах вам должно быть известно главное. Например, будем ли мы выполнять боевую задачу?

– Будем. Это точно. Когда это произойдет, не знаю. Но завтра мы должны быть отсюда далеко.

– Товарищ капитан, я уже воевал на этой местности и, если нам придется готовить пуск сегодня, знаю, где он произойдет. Вернее, догадываюсь. Нам прикажут спускаться в каньон и делать это там, внизу, на самом дне.

– Каньон так каньон, наше дело – уложиться в нормативы.

– Все так, но спускаться в каньон лучше, пока светло, в сумерках техника пойдет как слепая, там поворот на повороте, дорога – почти овечья тропа, узкая, отвесная.

– Володя, я ведь не бог, а только комбат. Будем ждать.

Два часа, минувшие от момента разговора до телефонного звонка из штаба, Хаюстов и его расчет не потеряли зря. Они провели контрольную подготовку к пуску, разобрали несколько тактических задач. Старший лейтенант не нервничал перед учениями, постоянная работа на тренажерах, ночные марши, боевые пуски в самых разных условиях сделали его расчет лучшим в части, стартовики не знали оценки ниже «отлично». Но расчет еще не батарея. Достаточно какому-нибудь звену ошибиться, опоздать, пропустить команду – насмарку пойдет многочасовой труд всего подразделения. Можно оправдаться: мои-де работали нормально, виноваты другие. Но Хаюстов никогда не будет оправдываться, для него нет «других», есть его расчет, его батарея, его ракетные войска, честь которых для Владимира дороже всего. Поэтому Хаюстов не нервничает, но он беспокоится, просто беспокоится за успех дела, общего для них всех.

... – Капитана Вовтанюка к телефону! – крикнул связист.

И пока комбат бежал к щели, где был установлен аппарат, связист успел сказать Иванцову из расчета Хаюстова: «А ведь точно – связь-то коровы порвали, чтоб им подавиться тем проводом...»

Лицо Вовтанюка просветлело, как только он поднес трубку к уху, и, коротко кивая: «Есть... есть... есть», – комбат закрутил в воздухе левой рукой, что означало «заводи».

Моторы рванули воздух густым сердитым рыком, прежде чем Вовтанюк последний раз выкрикнул «есть» и положил трубку.

– Направление на юго-запад, высота 1323,5. – И Хаюстову: – Ты был прав, к каньону.

Колонна поднялась на узкую спину холма и поползла по ребрам каменных гребней. Впереди валко шла машина комбата, слева и справа – серые склоны высот, далекие снежные пики. Слышно, как дробятся под гусеницами мелкие камни, ударяя осколками в дно «пусковой». Ребята сидят тихо, думая каждый о своем. И только когда машина вдруг подпрыгивала, ударившись гусеницей в крутой камень, Иванцов или Дарьянов протяжно охали и беззлобно поругивали водителя Сашу Балахтина. А тот знай себе улыбался, помалкивал, понимая, что шутка есть шутка, без острого слова жизнь скучна, тем более что кого же тогда еще ругать, если не водителя.

Рыжеволосый, с веснушчатым добрым лицом Володя Дарьянов – один из самых молодых солдат отделения. Обладая замечательным качеством никогда не падать духом, Володя все делает с увлечением. Даже ошибается вдохновенно. Он может, к примеру, до хрипоты в голосе доказывать, что Дон – приток Волги, или рассчитывать угол наведения ракеты, взяв неправильные исходные данные, а потом убеждать, что ошибся кто угодно, только не он. Но он же может в так называемое личное время решать одну за другой задачи по наведению на цель и потом приставать к Капшаю с просьбой проверить правильность ответа. Сержант Володя Капшай для него высший авторитет (конечно, после Хаюстова). Сложилось так потому, что именно Капшай сделал из Дарьянова неплохого специалиста, хотя стоило это ему немалых физических, моральных и умственных усилий.

Несколько месяцев назад, став лучшим командиром вычислителей в части, Капшай не успокоился. Он продолжал учиться сам и учить своих ребят – Дарьянова и Иванцова – и добился того, что отделение почти в полтора раза стало перекрывать нормативы времени, отведенные на те или иные операции. Но это было ох как нелегко – держать форму и первенство, значительно труднее, чем однажды стать лучшим. Кроме того, Владимир Капшай – секретарь комсомольской организации батареи, и это отнимает у него порядком энергии. Но, может быть, именно общественная работа и не позволяла сдать позиции, когда-то взятые им, комсоргом... Учения, которые начались утром, должны были оставить за его отделением звание лучшего или определить новых победителей.