Каньон атаки

– Каньон! – крикнул Балахтин, кивая на открывшуюся внизу широкую расщелину с обломанными краями.

Каньон тянулся параллельно хребту, пропадая за соседними высотами и выныривая вновь узкой неровной линией у самой черты горизонта. Подъехав ближе, мы зачарованно приникли к окнам, разглядывая удивительное и величественное зрелище: внизу, меж почти отвесных двухсотметровой высоты стен каньона, билась сильная река. Сверху она казалась причудливо вьющейся серебряной лентой.

– У этого каньона есть легенда, – сказал Хаюстов. – Я слышал ее от пастуха, когда попал сюда впервые. – Он обернулся, желая убедиться, что все готовы слушать, и, перекрывая голосом рокот мотора, начал: – Как-то в старину княжеские охотники гнались за черным оленем редкой красоты. Раненный стрелой, олень терял последние силы, казалось, еще немного, и охотники на быстрых лошадях догонят его. Вдруг прямо перед собой олень увидел горную реку. Он оглянулся: охотники, предвкушая добычу, смеялись и натягивали тетивы луков. Решив, что лучше погибнуть в бурном потоке, чем от стрел, олень бросился в воду и поплыл.

Хаюстов неожиданно приник к окну и замолк.

– Ну и что же, товарищ старший лейтенант? – не выдержал паузы Иванцов.

– Тогда владыка мира сжалился над гордым зверем. Он придал ему сил и помог достигнуть противоположного берега. А перед охотниками внезапно расступилась земля, между ними и оленем открылся глубокий каньон, преодолеть который было невозможно... Прошло время, горная река упала в каньон и понеслась по нему, пробивая себе дорогу к далекому морю. После этого каньон назвали «каньоном спасения»... Вот и вся легенда.

Мы некоторое время молчали, находясь под впечатлением услышанного. Потом кто-то сказал: «Да-а», а еще кто-то: «Придумают же».

– Ну и что же, что придумают, – обиделся вдруг Дарьянов, – зато красиво – «каньон спасения».

– Внимание! – передал по рации комбат. – Начинаем спуск.

Он повторил команду еще раз, и его голос, лишенный всяких интонаций, вернул нас к действительности.

В каньон можно было спуститься только одной дорогой. Ее пробили многие десятки лет назад, когда еще не было в помине техники вроде той, на которой пришли сюда мы. Но все равно нам надо было спускаться.

Порядок следования колонны тот же. Впереди маячит кузов машины комбата, потом мы.

Первый поворот мы берем с ходу, нависая правой гусеницей над обрывом. Балахтин не новичок, но и он сейчас на пределе напряжения, пальцы мертвой хваткой на рычагах, губы сжаты, глаза неотрывно прощупывают каждый метр дороги. Мы идем вниз под очень острым углом. И хотя ни на секунду не допускаешь мысли, что Балахтин может ошибиться, по спине противно ползет холодок. Второй поворот Саша берет постепенно, раскручивая по полметра, пока не выползает носом точно в центр дороги. Вот где пригодился опыт горных маршей со всеми их неожиданностями. Не зря каждый водитель-ракетчик проходит специальную тренировку в горах и труднодоступных районах, прежде чем сесть в боевую машину. Каждый, невзирая на то, какой у него класс вождения, потому что у горных дорог свои законы и правила «уличного» движения.

Последний поворот, потом спуск, еще покруче предыдущих, да и сама дорога как бы опрокинута набок. А рядом – тридцатиметровая пустота. Балахтин давит педаль газа и рывком бросает машину вниз, прижав ее к самой стене. Камни чиркают по дверце и скобам, в кабину влетает щебень, вырванный из почти отвесной стены. Но все это пустяки, главное – мы внизу.

– Медленно было нельзя, гравий на дороге, могло повести машину к обрыву, – словно оправдываясь, говорит Балахтин.

– С тобой можно ехать на Эльбрус и обратно, – улыбается Дарьянов.

Потом мы идем прямо по руслу реки вверх километра два-три и, наконец, останавливаемся. Вовтанюк строит батарею и командует: «К бою!» – одновременно нажимая кнопку секундомера. Такую же кнопку нажимает высокий, чуть сутуловатый подполковник из штаба. Он контролирует весь ход выполнения боевой задачи.

Я с трудом успеваю следить за ребятами Хаюстова...

Вот слетает чехол с установки, обнажая стальной остов ракеты. Многометровая, узкая, как карандаш, она ложится точно в гнездо и крепится специальными стяжками к «столу»... Движения стартовиков отработаны до автоматизма, каждый из них сейчас – сама собранность. Только по каплям пота на их лицах догадываюсь, какое напряжение испытывают ребята, как нелегко даются эта безошибочность и своеобразная пластика движений. Сотни операций, которые они выполняют, должны быть строго последовательны, предельно коротки, а контрольные показания приборов – зафиксированы с точностью до мельчайших делений. А главное, все это нужно делать быстро, максимально быстро. Потому что ракетчикам необходимо остаться не замеченными противником хотя бы до момента выстрела.

Как они не похожи сейчас на тех царственно спокойных повелителей самого грозного оружия, какими мы видим их седьмого ноября на Красной площади. Мокрые, запыленные лица, руки перепачканы маслом, ноги по колено в грязи. Только теперь приходит истинное понимание их труда, тяжелого, очень напряженного и высокого, как всякий труд, у которого благородная цель. Цель их труда – охранять покой миллионов мирных людей. Что может быть выше ее?!