В недавнем выступлении в печати крупнейший театральный режиссер Георгий Товстоногов обмолвился, что драматургические таланты в литературе крайне редки. Вероятно, такому авторитетному практику сцены можно поверить. Но вместе с тем задаешься вопросом: только ли в чисто литературной одаренности дело? Не в сопряжении ли, весьма сложном и необычном, писательской работы и театральной специфики таятся основные трудности? Ведь именно в драматургии автору приходится самим замыслом произведения вступать на территорию другого искусства. И прежде, чем встретиться со зрительской аудиторией, он должен быть понят мастерами театра. И, значит, драматург не может чувствовать себя вполне самостоятельным и раскованным. Но так ли?

Не самостоятельность ли писательского взгляда и манеры отличает талантливых драматургов? Иначе разве говорили бы: театр Погодина, театр Корнейчука, Розова, Арбузова, Вампилова? И, наоборот, кстати, никогда не приходилось слышать, чтобы в подобном контексте говорилось о ловких ремесленниках, претендующих на знание театра, его законов и обычаев. Серьезность театра и его задач определяется сотрудничеством с настоящими писателями.

В пьесах, получивших за последнее время большой общественный резонанс, почувствовалось публицистическое начало. Пьесы, открывшие нечто новое в жизни страны, предложили театру и новые пути рассмотрения этого нового на подмостках. Авторы стремились к многоплановому охвату действительности, что естественно, потребовало от театров и новых сценических форм. Драматурги, принесшие новое содержание, не спешили ограничить себя театральной спецификой – они ждали от театра встречного движения. И в своих ожиданиях не ошиблись. Авторы осознавали за собой моральное право вывести на сцену подлинных героев времени: рабочих, инженеров, руководителей, – поскольку не изучали их специально, как выгодную натуру, но знали их, как себя, и могли, подобно Николаю Погодину, назвать каждого из любимых героев «мой друг». К чести театров, они смело поверили в жизненную новизну содержания, которую предлагали начинающие драматурги, связанные непосредственно с производством, как инженеры Бокарев или Черных. Больше того, театр уговаривал их активнее пробовать свои силы, поддерживал, подбадривал. Достаточно вспомнить, например, с каким пониманием и доброжелательностью отнесся МХАТ к Бокареву. И теперь в фойе основного здания театра, на стендах, рассказывающих о его гастролях, приведены слова зарубежных критиков о пути Художественного – от чеховской «Чайки» к «Сталеварам».

Сегодня для всей страны один из главных ориентиров, определяющих направление нашего движения, обозначен словом «качество». Слово это, ставшее девизом десятой пятилетки, никогда, разумеется, не снималось с повестки дня. Но сегодня оно произнесено с учетом уровня сознания людей, для которых качество не просто высокий результат проделанной работы, а прежде всего удовлетворение требований нравственного долга. Когда желание быть высоким профессионалом сопряжено с пониманием своего гражданственного предназначения, не иначе.

«Порочна система, которая не учитывает человека как личность», – утверждает в пьесе В. Черных «День приезда – день отъезда» ее главный герой психолог Петров. Это авторская позиция, высказанная в достаточной мере публицистично. С другой, может быть, по темпераменту и художественной тональности интонацией она выражена и еще в двух пьесах, поставленных московскими театрами. В «Снятом и назначенном» Я. Волчека (Драматический театр на Малой Бронной) и в «Испытании» Г. Бокарева (Театр имени Станиславского). Пожалуй, мысль, сформулированная Черных, высказана именно Бокаревым с наиболее очевидной метафоричностью. У него в пьесе автоматика, предложенная двумя инженерами, делает ненужной уникальную квалификацию рабочего – и впрямую ставится вопрос о пересмотре некоторых существенных моментов человеческого сотрудничества в эпоху научно-технической революции. Кстати, метафоричность – бытовая, производственная, служебная – ощутима в названии всех трех пьес, обративших наше внимание рассмотрением деловой проблематики в нравственном аспекте. Это, с одной стороны, поясняет авторский замысел, с другой – требует серьезнейшей психологической обеспеченности выраженных мыслей. Опыт сегодняшнего сотрудничества в деловых сферах, ставший драматургическим материалом, своеобразно соотносится с опытом сотрудничества писателей с театром. И в известной степени – театра и драматурга со зрителем. Узнаваемость событий и лиц, изображаемых на сцене, эмоционально корректируется залом в данном случае более непосредственно, чем кажется тем, кто считает пьесы на производственную тему некассовыми, неходовыми. Правда, узнаваемость – соблазн рискованный. Иногда обманчивый. Бывает ведь: узнали, удивились похожести, правдоподобию – и заскучали. И тут уже театру некого винить, кроме самого себя. После откровений хроники и телевидения на драматических подмостках нельзя даже прицеливаться из чужого оружия. И все это вроде бы знают и учитывают. Но временами тем не менее исполнение и решение «под документ» снижают впечатление, утомляют, отвлекают от главного. Идея оказывается незащищенной, драматургия – статичной. Практика взаимоотношений сцены и аудитории, досконально знающей обстановку, воспроизведенную в спектакле, говорит в пользу образного театрального мышления.

Интерес театров – имени Моссовета к В. Черных, Станиславского к Г. Бокареву, на Малой Бронной к Я. Волчеку – именно к этим драматургам связан, вероятно, с удачами и предыдущих работ: спектакля «Сталевары» по пьесе Бокарева, фильма «Человек на своем месте» по сценарию Черных. Театр на Малой Бронной имел опыт сотрудничества с Волчеком на пьесе «Загляни в колодец».

Не случилось ли – задумываешься после спектакля «Снятый и назначенный», поставленного А. Эфросом и Л. Дуровым, – что взаимное доверие друг к другу театра и драматурга несколько снизило на сей раз ожидаемый от подобного понимания результат? Чего-то – начинаешь подозревать – не потребовал от пьесы театр. Что-то, – уважая самостоятельность автора, предполагаешь – передоверил автор режиссуре и актерам. «Снятый и назначенный» озаглавлена пьеса Я. Волчека. Всеми уважаемого академика Никольского освобождают от должности директора научно-исследовательского института, им организованного и выстроенного. Вместо него в институт приходит тридцатитрехлетний доктор наук Пожлаков – единственный из кандидатов на место академика, принявший предложение руководящих инстанций. Новый директор из другого города – в некотором роде модификация «Человека со стороны». Модификация отчасти полемическая. Мысль пьесы: снятие и назначение директора, перемещения по службе – процесс не механический. Он диктуется необходимостями реальной научной жизни: Пожлаков обязан доказать, что не только не хуже, но и лучше в современном контексте, чем Никольский. Притом, что оба настоящие, талантливые ученые и люди, по своим нравственным качествам заслуживающие всяческого уважения. Преимущество, по мнению автора и согласившихся с ним, будем считать, постановщиков, Пожлакова перед Никольским определяется его молодой силой и энергией, необходимыми для решения новых научных задач. Перемена руководства, стало быть, в интересах дела, которому служат оба. Сюжет пьесы напряжен ситуацией, житейски очень понятной, вызывающей аналогии и в далеких от науки областях. Бывший директор, может остаться в институте на более скромных ролях. Уйти ему из дела, им организованного, нелегко. Да и потеря такого влиятельного в науке человека не радует сотрудников. И Пожлаков принимает мужественное решение – предложить академику сотрудничество на важном участке исследовательской работы. Но академик принимает не менее мужественное и благородное решение – уйти из института, чтобы не мешать Пожлакову осуществлять свои начинания. Отвечает ли пьеса законченностью драматургического материала на вопрос: что лучше для пользы дела – сдвоенный, выражаясь по-футбольному, центр в руководстве или единовластие? Нет, наверное. Но два центральных характера сами по себе настолько интересны и так нечасто встречаются на подмостках в ситуации противостояния, что размышления, их поступками и словами вызываемые, дают определенную компенсацию за авторскую недоговоренность. Характеры эти нашли и великолепных исполнителей. Пожлакова играет Л. Дуров, Никольского – Л. Броневой. Жанр, в котором выступают на этот раз Дуров и Броневой, я решился бы назвать диспутом на современные темы с бытовым комментарием, где заняты и другие действующие лица пьесы. В комментариях обнаружились и возможности, положениями пьесы почему-то пропущенные. При отсутствии в спектакле достаточно мотивированной лирической линии О. Яковлева в роли дочери Никольского Ксении все же сумела открыть прекрасный женский характер. В этом заслуга верно расставившего исполнительские силы театра, где знают, что появление и присутствие на сцене таланта Яковлевой заставляет искать в спектакле человека, любящего ее или ею любимого. Дуров и Броневой равно убедительны – один в той взрослости, за которой угадывается движение к нравственности, другой – в блеске интеллекта, в понимании себя и мира вокруг, в осенней зоркости взгляда. Они оба – люди научного дела. И знают: дело иногда бывает умнее их, мудрее, таит опыт поколений, перед которыми оба они молоды. В этом родство этих совершенно разных людей, способных, как и положено ученым, на подвиг мысли, пусть и жестокой по отношению к ним самим.

Спектакль «Снятый и назначенный» выстроен очень уверенно и элегантно на почве, в общем, твердо утоптанной. Но есть и повод представить себе, что с освоенной почвы режиссура кинула и примерочный взгляд на территории, не тронутые привычными постановочными решениями.

Герой пьесы «День приезда – день отъезда» – психолог, командированный вместе с инженером-социологом на завод для социальных исследований. Рекомендации, разработанные ими для производства в ходе этих исследований, несут перемены и беспокойство в налаженность заводских порядков. И, разумеется, встречают аргументированное противодействие. Опять модификация Чешко-ва из «Человека со стороны»? Только на первый взгляд. В пьесе Черных полемика с пьесой Дворецкого посерьезнее, чем в «Снятом назначенном». Вернее, Черных находит Чешкову продолжение во времени и психологии. Кому-то поначалу Петров, может быть, и напоминает «человека со стороны». Но суть пьесы в том, что Петров не приходит, а возвращается в знакомую и, как оказывается, родную ему, родственную по духу и социально среду, оснащенный новым знанием. День отъезда отменяется – Петров решительно изменяет личную свою судьбу, связывает свое будущее с заводом, им исследованным. Он на практике готов проверить подготовленные им рекомендации. Здесь существенна лирическая линия во взаимоотношениях героев – она необходима для проявления характеров, нужна и в социальном аспекте и прослежена драматургом не без драматизма, вызванного известной смелостью и непридуманностью психологических мотивировок. Но вот ведь в чем сложность современной и притом проблемной драматургии: надуманным может показаться и самое что ни на есть реальное. Выдвигая действительные идеи спорящие в сегодняшнем производстве, на стаивая на публицистике, уместной в производственном конфликте, в центре которого человек труда – и руководимый и руководящий, – автор сталкивается со значительными трудностями, показывая мир чувств героев. Автора легко обвинить в произвольном соединении судеб персонажей ради занимательности действия счесть лирику мотивом чуть ли не зрелищно конъюнктурным, данью традициям в пьесе, претендующей на постановку и решение вопросов организации современного производства. К чести автора пьесы «День приезда – день отъезда», он не испугался возможных упреков, пошел на соединение, сплетение мотивов лирических и социальных. Разрешает герою предпочесть местную работницу Таню инженеру-социологу Ольге. Черных не боится быть тенденциозным – в жанре, избранном им для «Дня приезда – дня отъезда», он и не может оказаться иным. Возможно, легче и написать и смотреть чисто любовную драму или чисто производственную хронику – у пьесы, между прочим, подзаголовок: хроника одной командировки. Но Черных пошел по пути более трудного соединения нравственных аспектов и принужден был оттого вести, в свою очередь, трудную защиту авторской позиции, в которой Театр Моссовета поддержал его в меру своих – очень немалых и умело организованных – сил. В постановочной щедрой раскованности – спектакль поставлен Ю. Завадским и П. Хомским – театр азартно доказывает, что кинематографически динамичная компоновка эпизодов вполне возможна и на подмостках.

Публика очень хорошо принимает исполнителей центральных ролей И. Саввину, Г. Тараторкина, Л. Наумкину, Л. Шапошникову. Исполнение Тараторкиным роли главного героя Петрова многие называют блестящим. Не гурманством ли неоправданным будет наша одна-единственная претензия к нему? Можно бы и не предъявлять ее, но Тараторкин – артист не только известный. Он авторитетен и будет, без сомнения, влиять на актеров, занятых в пьесах, сходных по теме, на актеров, не имеющих ни популярности Тараторкина, ни замечательных его данных и подкупающей индивидуальности. Петрова Тараторкин играет с концертным блеском, расцвечивая материал роли, особенно текст в ударных и выигрышных его репликах, многими находками, демонстрирующими редкую его техническую раскрепощенность. Вклад Тараторкина в удачу спектакля вполне отвечает репутации артиста. Но было в старину такое выражение – «создавать тип»...

В задаче, поставленной театром и автором, интересен и необходим как раз психологический и социальный тип характера, сразу оы усиливший реальность происходящего. Материал для такого, мы понимаем, нелегкого и редкого, в чем-то и мучительного для артиста эксперимента есть в упомянутой в пьесе биографии героя, как раз заземленной социально. Мимо этой заземленности Тараторкин прошел и создал образ, неотразимый для определенной части публики, но к нашему знанию человеческой природы людей, ставших героями НТР, ничего не прибавляющий. Саввиной и Наумкиной такой претензии не сделаешь. Мы готовы допустить, что Саввина об этом и не задумывалась специально – в ее таланте социальная генетика изначальна. И в «Дне приезда – дне отъезда» она женщина, закономерно имеющая жизненный успех, но личного счастья все-таки не достигающая по причинам, одной пьесой и одной ролью необъяснимым. Однако тип женского характера с чертами, точно соотнесенными со временем, присутствует, интригует понятностью. Зовет на помощь – и не знаешь, как и чем ему сейчас помочь...

«Испытание» – драма в двух действиях, одно из которых происходит в цехе, где работает наладчик Дымшаков и где внедряется изобретение инженеров Юсупова и Ряшен-цева, а другое действие – на заводской даче, где разместили для занятий изобретателей. Дымшакова играет В. Бочкарев, Юсупова – Д. Гаврилов, Ряшенцева – В. Анисько. Снова нравственный аспект. Объединенные работой над нужным производству предложением, Юсупов и Ряшенцев, оказывается, совсем по-разному смотрят на вещи. Ряшенцева занимает исключительно судьба внедряемого аппарата, Юсупова – судьба человека – Дымшакова. Люди равного по перспективам роста неодинаково переносят высоту. Что это – признаки головокружения или расширения кругозора? Ощущение свободного и сугубо личного полета или серьезность и озабоченность жизнью окружающих, возникающая от широты взгляда? Возможно ли движение к нравственности вне соединения технического таланта с человеческим? Правомерность всех рассмотренных театром проблем в спектакле по пьесе Бокарева ни у кого не вызывает сомнений.

Итак, мы рассмотрели три постановки в трех московских театрах. Каждая из них ставит проблемы, подсказанные сегодняшним днем, днем десятой пятилетки. Художническая зоркость всех создателей этих спектаклей – от драматургов до исполнителей – подарила нам, зрителям, возможность увидеть на театральных подмостках людей труда, живой образ действительности, увидеть в неповторимой и прекрасной взаимосвязанности государственных, деловых и нравственных проблем. И в этом – одна из очень важных особенностей современного театра, который, уловив самые важные, самые жгучие вопросы, волнующие общество сегодня, решает их во всеоружии аналитической мысли и вдохновенного артистического чувства.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.