Анонимный заказчик

– Танечка, если вас не затруднит, принесите нам по стакану чая, – попросил Корнилов. – У нас еще на пять минут секретов, а потом я уезжаю.

– Мама пьет чай из своей любимой чашки, – кокетливо сказала Таня, окинув Корнилова с головы до ног быстрым внимательным взглядом и, видимо, вполне одобрив его.

– Маме в любимой чашке, – засмеялся Корнилов. – Я, кстати, тоже люблю из чашки.

Зоя Петровна, встряхнув головой, словно отогнав нахлынувшие воспоминания, сказала:

– Таня, это Игорь Васильевич Корнилов. Помнишь, я тебе рассказывала... До войны мы жили в одной квартире на Пятой линии. Игорь – «такие пироги». Который ходил по карнизу шестого этажа.

– И писал тебе стихи про любовь? – спросила Таня.

Корнилов засмеялся и почувствовал, что краснеет. Таня сделала перед ним легкий реверанс.

– Ладно, ладно. Я за чаем. – Она уже пошла из комнаты, но с порога обернулась и спросила: – Сколько же вы не виделись, друзья детства?

– С сорок четвертого, – ответил Корнилов. – После того, как твою маму увезли из детского дома к каким-то родственникам.

– К деду! – сказала Таня. – Мама, ведь тебя увезли к дедушке? В Хабаровск?

Зоя Петровна кивнула.

Они сидели молча, пока Таня принесла на подносе чайник и две чашки, сахарницу и маленькую вазочку с печеньем. Когда она ушла, Корнилов спросил:

– Ты никогда не ходила в эту квартиру? Зоя Петровна покачала головой.

– А я ходил. Один раз из любопытства, а другой – служба заставила. Помнишь дядю Мишу? Мы его чернокнижником звали?

– Помню.

– Его библиотеку украли. Самые ценные книги. Вот мне и пришлось заниматься. – Корнилов грустно улыбнулся. – Только он меня не признал. Как и ты сначала.

– Ему ведь уже лет восемьдесят.

– Да, сейчас было бы около того. Но десять лет назад он умер. Через месяц после кражи. Не перенес старик. И книги ведь мы нашли. На третий день...

– А ты помнишь, Игорь, Епишкина? – спросила Зоя Петровна. – Как он крупу из банок на кухне отсыпал? А когда голод начался, у Любавиных карточки украл?

– Поверишь ли, Зоя, когда мне приходится со всякой сволочью разговаривать, – он усмехнулся недобро, – из моих клиентов мне всегда лицо этого Епишкина вспоминается. И как сандружинницы Любавиных весной из квартиры увозили. А... – Он досадливо махнул рукой. – Что мы с тобой все о печальном? – Он посмотрел на часы. Было уже пятнадцать минут девятого. – А на приятное и времени не осталось. – Корнилов встал из-за стола. – Зоя, прошу тебя, как договорились, – никому ни слова. И Рогозиной – никакого намека. Сыграй. Я помню, в детском доме у тебя в самодеятельности хорошо получалось. Если будет к месту, поинтересуйся, не подыскала ли она себе работу. Позвони. – Он написал на клочке бумаги свой служебный телефон. Хотел написать домашний, но не написал.