— На слуху сказ такой, мастер Феофан, будто татарский мурза Чет, желая удалиться от соотечественников, погрязших во мраке неверия, ушел из орды на службу московскому князю Ивану Калите. – Отец Сергий помолчал и, видя, что его внимательно слушает князь Владимир Андреевич, так же неторопливо продолжал: – Шел Чет с верными мюридами по левому берегу великой Итиль-Волги, захворал и разбил ставку как раз на том месте, где в Итиль впадает северная речка Кострома. За ней – рубленый городок. Вот здесь явилась правоверному сыну аллаха христианская божья матерь и обещала выздоровление, если тот примет православие и заложит обитель в честь святых Филиппа и Ипатия. Чет обещал. Проснулся он здоровым, благополучно приехал в Москву, принял христианство, взяв при крещении имя Захарий, испросил княжеское разрешение на закладку монастыря и построил его... Сам будто бы похоронен в подклети Троицкого собора в Ипатий.

Долго еще пылал костер, неторопливо беседовали сидящие вокруг него люди, и все, что говорилось, впитывал в свое сердце инок Андрей, словно истосковавшаяся по влаге земля. Как эхо, повторились в его душе слова отца Сергия...

– Приглядитесь к тому, что делает народ и как делает, – говорил старец, – будь то скалка или лемеховая главка церкви, топорище или скамья – во всем триединая сущность: польза, прочность и красота.

Красота! Андрей, как, может быть, никто иной, видел ее повсюду, красотой он жил и ее хотел творить. Подчас он просил у бога прощение за свои слишком светлые, слишком греховные мысли о том, что все на земле создано к радости... Не к подавлению всего плотского, но к утешению!

Уснул Андрей под негромкую песню ратников гуляй-города, они пели о девушке, взятой в полон татарином...

Перед ним стоит красная девка,

Она плачет и возрыдает,

Ко Оке-реке причитает..

И снилось ему, будто он гуляет по крутояру, где в высокотравье зреет краснобокая ягода-земляника, а в кустах буреют грозди рябины... Потом он в лесу, видит восковые изваяния фиалок, они щедро льют аромат. А по лесным дорогам привольно цветут голубые клинья незабудок. И все это – в радостных слезах росы!

VII

Назавтра в полдень дружина князя въезжала в град Серпухов. На Красную гору вела мощенная булыжником дорога. Она круто, спиралью справа налево поднималась вверх к Троицкому собору. Из-за бугра неожиданно показалась маковка с крестом, за ней с каждым шагом как бы выплывала колокольня, кажущаяся ажурно-легкой из-за ярусных слухов с маленькими колоколами. Наконец, перед путниками вырос ансамбль каменного храма... Андрей перевел дух и тут же вспомнил слова отца Сергия о народной мудрости, о мастерах, так славно поставивших храм этот, чтобы удивить и восхитить человека, приподняв его над всем мирским и обыденным.

Переведя дух и расправив плечи, Андрей окинул взором пойму Нары, поблескивающую вдали Оку, в которую Нара впадала, и не удержал вздоха от красоты здешней... По левую руку, на холме, возле устья Нары, белели стены монастыря. Напротив, через Нару, виднелся среди деревьев другой монастырь. Вспомнил Андрей, что эти монастыри построены по настоянию отца Сергия как защитники московской земли. Вчера у костра отец Сергий рассказывал о «серпуховском замке» – трех крепостях, стерегущих устье Нары, где стоит город... Зайдет ворог из Оки в Нару и окажется окруженным. Монахи-воины из Высоцкого и Владычного монастырей по подземным ходам выйдут на берег Нары, то лее сделают и ратники каменного города, что на Красной горе, где стоит Андрей, – и обрушатся с трех сторон на врага тучи стрел, полетят горящие палицы, и уже не уйти незваным гостям подобру-поздорову...

Но сейчас мирная картина открылась глазам молодого инока. По зеленоватой глади реки Нары в разные стороны плыли лодки с копнами сена и пирамидами березовых дров. У самой воды дымились баньки, на мостках бабы стирали белье. Под Красной горой по самому берегу шла дорога, по ней тянулись скрипучие тележные обозы с белым бутовым камнем, из которого здесь, наверху, работные люди строили мощные стены крепости. Окский бут был похож на московский, белый и теплый... Андрей залюбовался работой мастеров. Обнаженные загорелые спины блестели под солнцем, длинные волосы были подхвачены железными обручами, сверкающими, как короны. Крепкими ручищами они брали четырнадцатифунтовые обтесанные кирпичи и точно подгоняли их один к другому. Вот из этого камня и были возведены храмы в честь победы на Куликовом поле – и этот Троицкий и тот соборный храм Богородицы в Высоцком монастыре, куда они пойдут смотреть византийский чин...

Андрею, как и Феофану, не терпелось увидеть византийские иконы, и оба они, оставив свои котомки в людской княжеского терема, отправились в Высоцкий монастырь. Иноки спустились к берегу Нары и пошли по дороге, по деревянному мостку перешли речку Серпейку и зашагали вдоль посадского леса. Жара уже стала спадать, солнце клонилось за Нару, за Владычный монастырь.

Обитель отца Афанасия Высоцкого встретила путников тишиной и чистотой. По всему было видно, что в монастыре готовились к приезду князя. Не торопясь перекрестившись, вошли мастера в храм Богородицы. В нем было прохладно и пустынно. Приглушенный свет мягко падал откуда-то сверху на царские ворота. Над ними иноки увидели семь метровых поясных икон, которые выделялись на общем фоне иконостаса своими размерами. Это были Спаситель, Богоматерь, Иоанн Предтеча, архангелы Михаил и Гавриил, апостолы Петр и Павел. Настороженно и торжественно смотрели они на вошедших

Долго, неотрывно вглядывались мастера в сумрачные лики святых, изображенные на плотном темном фоне... Глаза Феофана светились благоговением и страхом: благоговением потому, что это была встреча с родиной, а страхом оттого, что сейчас, когда и его жизнь подходила к рубежу, еще глубже и неотвратимее почувствовал он звездный миг человеческой жизни. В этот момент он порадовался тому, что должен до конца дней своих рассказывать людям о смирении, о бессмысленности их ратного бунтарства, о том, что они немощны и что путь каждого – на положенную ему Голгофу.

Если бы Феофан в этот час внимательно взглянул в лицо своего ученика, то он увидел бы на нем удивление – да, удивление, но не покаяние, не смирение!.. Молодой инок чем больше всматривался в иконы, тем более недоумевал: отчего так сумрачны лики святых? Как не похожи они на тех людей, которые окружают его, – на отца Сергия, на князей Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича... Как не похожи они на тех людей, которых он только что видел на Красной горе! Зачем такая величавость и неприступность? Ведь нет этого в жизни! Не было этого и на иконах Киевской Руси... Такие боги не могут любить землю и живущих на ней людей!

И вспомнился тут Андрею сон, где княгиня Евдокия говорила ему: «...чтобы боги на иконах как живые были, чтобы людям было легче им душу открывать!»

VIII

На другой день с разрешения отца Сергия иконописцы делали прориси византийского чина. По их просьбе все семь икон были вынесены из храма и установлены в тени, чтобы лучи солнца не повредили краски.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.