- Вот, говорят, хулиган. А я вам скажу, что все это одни выдумки райкомовских зануд, - больше ничего.
Да.
Не верите?
Извольте я вам все свои потроха, как на ладошке, разложу, и вот вы посмотрите, хулиган я или нет; по их выходит, что да, а, по-моему, - так пришей кобыле хвост.
Прежде всего - наше вам с кисточкой и разрешите представиться: Ванька Шкворень.
- Впрочем, для кого Ванька, а для кого Иван Павлович; для кого Шкворень, а для кого и Мымриков. Да! Прошу помнить. А забудешь, так я тебе, жаба, сучий рот, всю плевательницу... Виноват, увлекся.
Так вот, - какой я хулиган. Вот, скажем, летнее время - жара, скука. Скинул штаны, пузом об солнце облокотился. Река рядом. Влез. Ну и что. Хулиганство, скажете?
Ничего подобного. По Семашко - свет, воздух, вода.
Так нет же - девчонки визжат, почему я промеж них залез, и глаза на них пялю. Во-первых, говорю, залез потому, что я вас, зануд, считаю равноправными товарищами, и никакого у меня к вам полового чувства не имеется, а во-вторых, говорю, я вас здесь купаться не просил, и, ежели что, то катитесь колбаской по Малой Спасской.
Вежливо ответил одним словом по существу. А они - на дыбы. Давай меня гнать. Ну, я, в порядке самозащиты, двинул одну - другую легонечко (одна, кажись, кисейная сопля через это утонула; ну, я - то причем?).
Ушел, однако, полежал на солнце. Скучно. Давай, плитки рикошетом кидать.
Опять незадача: угодил по лысине одного какого-то, тот взвыл, полез этаким петухом из воды. «Хулиган» - кричит.
Я - деру. А на душе у меня обида. Просил я его лысину под мои плитки подворачиваться? Иду дальше вдруг вижу, плавает по реке туша этакая - пудов на шесть; то саженками наяривать начнет, то пузо греет, на спинку переворотившись, - одним словом, с водой развратничает. И такая меня злость взяла. Вот, думаю, сукин кот, нэпач недорезанный. Ишь, как Москва-реку поганит; мало в ней - матушке и без того дохлых кошек плавает.
И заговорили во мне перспективы мировой революции. И взъерепенился во мне пролетарский дух. И сгреб я в охапку евоные портчонки и прочее барахло, а ему крикнул: - ЭЙ, нэпья морда, погуляй-ка в натуральном виде. Покажи-ка свои бабьи буфера всему пролетарскому Дорогомилову.
Весело было: я от нэпача, а он за мной да в голом виде, везде кругом стенанье, а он за мной летит. Потеха.
Однако мой трюк сорвался, потому что меня сцапали безо всякого милосердия и поволокли в милицию. А в милиции посмотрели на меня без всяких перспектив, и только спросили: «Который привод»?
Каково мне было слушать такую оценку пролетарского энтузиазма? Правда, с моей стороны была маленькая ошибка, потому что нэпач оказался не совсем нэпачем, а, наоборот, партийцем с третьего года и председателем районного совета. Ну, так ведь я этого не знал, - и составлять протокол по обвинению в хулиганстве тут нечего.
Да!
Я так милиции и сказал:
- Жабы вы, и задрыги! Вам бы только протоколы писать. Бюрократы!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.