Возвращение генерала Лукача

Среди газетных вырезок сохранилась и статья Луиджи Галло3 – изложение его речи на похоронах в Валенсии.

«Мундо Обреро», 5.7.1937 г.

«Пал генерал Лукач (Матэ Залка)...

Испытанный командир, блестящий офицер, генерал Лукач был одним из первых, отдавших свой опыт, свои знания, свою доблесть делу испанской свободы.

Он был в Университетском городке в незабываемые ноябрьские дни, когда началась защита героического и непобедимого Мадрида. Он был в Посуэлоде Аларкон, в Боадилья дель Монте, в Мирабуэно, на Хараме, в Гвадалахаре во главе своих частей, рука об руку с самыми прославленными бригадами новой, доблестной Испанской Народной армии. Он сумел написать памятные страницы доблести и военных знаний, страницы, которые войдут в историю.

Слепое несчастье войны вырвало из рядов Испанской Народной армии одного из лучших ее генералов. Оно лишило нас одного из наиболее способных командиров; всех нас лишило руководителя, товарища, друга. Но осталось у нас то, чему он нас учил, остаются нам прекрасные военные кадры, выращенные в его школе, его примером. Остаются нам его доблестные части, которые сумеют продолжать великие традиции доблести, созданные генералом Лукачем...»

В ноябре 1937 года приехал Павел Иванович Батов, в то время – полковник РККА4. В Испании в течение нескольких самых трудных недель организации и боевого крещения 12-й интернациональной он был военным советником бригады.

– Случилось так, что в тот роковой день, 11 июня, под Уэской я находился в одной машине с Лукачем, – рассказывал он нам. – Я приехал к нему в гости, и он предложил мне поехать с ним на рекогносцировку. Матэ очень возмущался беспорядками, царившими на Арагонском фронте... А сам сплоховал: приказал шоферу ехать по дороге, которая простреливалась. Ведь знал же об этом, сам распорядился никого по ней не пропускать. Очень он тогда расстроен был из-за, прямо скажем, вредительского приказа атаковать хорошо укрепленную Уэску в лоб. Впрочем, себя он никогда не щадил...

Когда наш автомобиль выскочил на простреливаемый участок дороги, – рассказывал дальше Павел Иванович, – с окраины города ударили пушки. Первый же взрыв отбросил нашу машину к скале. А дальше я ничего не помню...

Мы знали, что это не совсем так, что, несмотря на серьезную рану в ногу, «колонэль Фриц»5 пытался спасти Лукача, раздобыл машину медицинской помощи, которая и доставила отца в госпиталь. Но врачи уже ничем не могли помочь.

Побывал у нас в доме и Роман Кармен. Надо сказать, что раньше мы не были с ним знакомы – лишь хорошо знали его имя по титрам кинохроники о событиях в Испании, все выпуски которой мы, конечно же, смотрели по нескольку раз. Кармен, красивый, обаятельный и удивительно легкий в общении, сразу же вошел в наш дом как близкий человек.

Мы слышали, что в Испании Кармен много снимал бойцов-интернационалистов, в том числе 12-ю бригаду, неоднократно бывал в штабе у отца.

– К сожалению, Лукач избегал сниматься, – сказал он, отвечая на наш вопрос. – Он всегда просил отвести камеру в сторону, и я его слушался, о чем сейчас очень жалею. Вот так и получилось, что на кинопленке почти не сохранилось его изображения6... Зато его образ остался в сердцах людей.

Вскоре приехали и два венгерских племянника отца, которые также принимали участие в гражданской войне в Испании. Бела Арады благодаря хлопотам папы еще в 1925 году получил советское гражданство, окончил Оренбургское летное училище и стал летчиком-испытателем. Он уехал добровольцем в Испанию сразу же после того, как узнал о гибели своего дяди, с которым был очень дружен и которого считал своим приемным отцом. Бела героически сражался в небе Кастилии, сбил несколько «Фиатов» и «Мессершмитов», но в конце концов был сбит и его «Чато»7, и он, раненный и обожженный, приземлился на территории, занятой мятежниками. Белу спасли, выходили и переправили через линию фронта испанские крестьяне.

Второй племянник, Андраш, попал в Испанию из Венгрии через Францию. Он служил одно время под командованием своего дяди в 12-й интернациональной, даже не подозревая о том, что комбриг – его родственник. Потом он перешел в республиканскую авиацию. За все время боевых действий дяде и племяннику удалось повидаться лишь дважды. Через год после смерти Лукача по требованию так называемого Комитета по невмешательству были распущены все интернациональные формирования на территории республики. Андраш уехал во Францию, где ему удалось счастливо избежать интернирования в концлагерях, уготованных французскими властями всем интернационалистам. Племянник принял фамилию дяди, получил советское гражданство и через несколько месяцев, а точнее, в апреле 1939 года, сошел с корабля на Ленинградском причале, имея в кармане паспорт на имя Андрея Залки.

Именно Андраш привез нам личные вещи отца: его бритвенный прибор и несессер, портплед и чемодан. В чемодане мы нашли коричневую замшевую куртку генерала Лукача, хорошо известную по многим фотографиям. Вернулись в Москву и наши с мамой письма, посланные отцу в Испанию. Но, как мы ни искали, среди вещей не оказалось ни дневника, ни записей, ни даже записной книжки.

Вскоре началась вторая мировая война, принесшая неисчислимые бедствия всем европейским нациям, и в первую очередь нашему народу. Тяжелые испытания, смерть и страдания десятков миллионов людей, естественно, отвлекли нас от мысли о нашем личном горе. В первые же месяцы войны мама уехала в эвакуацию в Ташкент, а я ушла добровольцем на фронт.

Война закончилась для нашей семьи без новых потерь: и мама и я с мужем, с которым познакомилась на фронте, вернулись в нашу квартиру на улице Фурманова невредимыми. Как будто бы папа своей смертью уже оплатил тот счет жертв, который эта война предъявила каждой советской семье.

Шли годы. Мы с мамой по-прежнему пребывали в неизвестности: что с могилой отца? Цела ли она? Мы внимательно следили за происходящим в Испании, огорчались, когда узнавали о новых актах насилия в этой многострадальной стране, радовались сообщениям о нарастающем движении сопротивления франкизму.

В августе 1970 года, во время моего пребывания в Венгрии (я была гостьей Высшего военно-технического училища имени Матэ Залки), меня пригласил для разговора один ответственный товарищ. Он посвятил меня в планы партии относительно переноса праха моего отца на родину.