Усиленные мегафоном, звучат с мостика слова команды: «Отдать кормовой!», «Отдать носовой!»; бурлит белая под кормой волна, и медленно отваливает от причала курсом на север самоходка.

Отошедшее судно обнажает зеленовато-бурую, увешанную кранцами стенку причала. «Голый» причал во время навигации можно увидеть только в короткие паузы между отходом и приходом очередного судна. Минимальность этой паузы – один из главных показателей верного ритма порта. И вот уже бессменный портовый трудяга «Амур» ведет с рейда к освободившейся стенке огромную баржу с высоко поднятой над водой красной ватерлинией.

Когда все на виду

Пока «Амур», осторожно, но сноровисто продвигаясь лагом, ставит баржу к причалу, Дударханов выкраивает несколько минут – рассказать о бригаде Николая Мордикова.

– Когда мы узнали о почине черноморских портовиков, стали прикидывать, нельзя ли нечто подобное организовать у нас. Но порт морской и речной – «две большие разницы». У нас река, сибирская река. Навигация имеет строгие временные границы. Всю зиму нам приходится накапливать грузы в порту, чтобы с началом навигации, двигаясь буквально за кромкой льда, успеть перевезти их в низовья реки и особенно на притоки Енисея, а это перекаты, пороги, малая вода и... малые сроки, продлить которые не в силах никакая инстанция. Вот это и было главным, когда мы анализировали варианты. Просто скопировать структуру бригады ильичевцев – такой вариант отпадал сразу. Нужно было создать свой – енисейский, с учетом особенностей нашего бассейна. Выбранная для эксперимента бригада обрела автономность самостоятельного организма. Ей стало по силам не только выполнять любую по объемам и сложности работу, но и планировать ее. Момент, заметьте, очень важный. Но здесь важен еще и психологический фактор – говорю, конечно, о повышенной ответственности. А кому много дано... Да что объяснять – все на виду.

В этом и предстояло нам теперь убедиться.

Большая баржа, ошвартованная у крайнего причала, оказалась под стрелой самого мощного в порту, стотонного крана не случайно: именно на него ляжет главная работа дня. По железнодорожным путям протянулась к гиганту вереница новеньких саморазгружающихся вагонов – думпкаров. Каждый сам по себе пятидесятитонный груз, а если учесть, что думпкаров почти состав, можно представить объем и значимость задачи, которую нужно решать бригаде.

Но, как было замечено, у бригады теперь новая мера ответственности. Есть задание, но есть и тактика – собственная. Решают: грузить на судно пустые вагоны – непозволительная роскошь, и потому укладывают в них трубы, также необходимые Норильскому комбинату. Вес... не станем, однако, «догружать» читателя цифрами, тем более что толкаемый тепловозом головной думпкар встает под стрелу стотонного.

Помощник бригадира Виктор Григорьев и трое рабочих начинают стропить: быстро и плавно вывязывают петли, следят, чтобы трос нигде не пришелся на излом. Сделано. Григорьев обходит груз, проверяет стропы. Поднялась и застыла возле каски рукавица; скорее чувствуешь, чем видишь, как идут от нее сигналы в кабину крана. Короткое «Вира помалу!», и четыре стальных троса, распрямляясь одновременно, вытягиваются в струну.

И все-таки главного момента уловить не удается. Видишь только просвет между рельсами и зависшими колесами думпкара, а огромная масса плавно плывет уже над причалом. Груз взят так верно, что и при огромной парусности раскачать его не может даже свежий енисейский ветер. Не успевает раскачать: все дальнейшее происходит значительно быстрее, чем пишутся эти строчки.

Кажется, время исчисляется здесь в линейных мерах: всего несколько дюймов осталось до того момента, когда думпкар коснется палубы баржи. Скупые жесты команды и совсем будничный по интонациям диалог между Григорьевым и крановщиком в кабине: «Вылетом, Вася, дай». Ровно гудит машина в утробе крана. «Так. Примайнай, Вася. Хорош!.. Повороткой прижимай помалу». Опять неуловимое глазом движение крана, и буксы думпкара зависают точно над шпалами, уже приготовленными на палубе баржи. «Майна, Вася. Так. Майнуй, майнуй помалу. Хорош! Стоит».

В это время тепловоз толкает под стрелу очередной вагон.

В течение смены кран один за другим подхватывал думпкары с путей и опускал их на палубу. Сказать, что это была ювелирная работа? И ювелирная тоже. Но в многотонном перемещении металла было и что-то живое: казалось, кран перетаскивает вагоны, как котят, – по одному, с ласковой родительской заботливостью. Было еще странное психологическое смещение масштабов: рядом с гигантским грузом фигуры людей не казались маленькими...

Дударханов прав: здесь все на виду – класс, мало сказать, высший. Тем более уместен вопрос: где корни этого мастерства?

Поговорить об этом нам придется несколько позже. А пока предстояло знакомство, которое помогло взглянуть на порт с духовной, если уместно так сказать, стороны – со стороны человеческих привязанностей.

Енисейская хватка

Его мы увидели в тот самый момент, когда сбегал он на палубу катера по крутому, без лееров, трапу. В легких, точно рассчитанных движениях была уверенность профессионала и то особое флотское щегольство, дается которое только изрядным морским опытом. По тому же трапу, но с меньшей, надо полагать, грацией спустились на катер и мы. Так, по счастью, попутчиком нашим по тридцатикилометровой акватории порта оказался Анатолий Гоностарев.

Говорю «по счастью», потому что той невидимой и непостигаемой глазом информацией, штрихи которой встречаются в этом репортаже, обязаны мы ему. Рассказать о Гоностареве нужно еще и потому, что путь его к речному причалу был не совсем обычен.

Конечно, нет ничего особенного в том, что парня из небольшого и «сугубо континентального» городка Пестово Новгородской области потянуло к морской романтике. Закончив Рижскую мореходку, решил Анатолий, что начинать нужно с нуля, и, определив свои координаты в Дальневосточном пароходстве, ходил кочегаром (была еще недавно на флоте такая профессия), потом мотористом, механиком. Две путины на траулере ловил селедку и сайру в Тихом океане. Все более далекие меридианы оставались за кормой, все дальше уходили судовые часы от Гринвича, и день за днем, месяц за месяцем лежала перед глазами в штурманской рубке расчерченная на квадраты карта одного лишь сине-голубого цвета – без берегов. Локатор отмечал на сплошном зеленом экране лишь белые точки судов в океане, а потом и берега, с названиями, которые «звучат»: Ванкувер, острова Королевы Шарлотты...

Но неуловим он, этот странный механизм человеческих притяжений! Однажды в какой-то точке океана, когда горизонт выгибается дугой на все тридцать два румба, а СРТ качается на пологой волне и гудит лебедка, вытягивая из глубин туго натянутые ваера, случайно (может быть, не так уж и случайно) упал взгляд на такую привычную, казалось бы, карту страны...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.