Продолжение. Начало в № 10.
Однажды, еще десять лет назад, мы одновременно с созданием клуба учредили диплом «За бесстрашие и благородство». Полагая, что в этих словах заключен высший смысл спорта, и не только его, мы относились бережно к этому диплому. В устав клуба даже был включен пункт, по которому обладателем этого диплома мог стать на всесоюзных турнирах не только фехтовальщик, но и представитель другого вида спорта, где есть единоборство. В этом случае он автоматически становился бы почетным членом нашего клуба. Мы понимали, что, быть может, не так уж много чести быть членом скромной сибирской школы, и готовы были уступить этот диплом Всесоюзной федерации. Только федерации, так как подобный диплом может выдавать лишь федерация, состоящая из общественников, выражая мнение публики, которую мы ждем на трибуны.
Категория качества должна бы стать нравственным климатом нашего спорта, его духом. Наш спорт лидирует на международных аренах. Но только редкая проба победы превращает обыкновенный выигрыш спортсмена в безупречный и несет в себе заряд высокой культуры, которая делает честь стране, его пославшей.
Спортом занимаются миллионы, а еще больше тех, кто составляет его аудиторию. Если бы имелись призы, отличающие качество побед, они оказали бы обществу неоценимую услугу. Это и было бы дельным, конкретным участием в нравственном воспитании подрастающего поколения, ибо обладатель такого диплома должен добиться не только победы над всеми противниками, но главное – над самим собой. Говорят, это труднее всего на свете.
А разве не для этого мальчик берет в руки оружие?!
Ушел в прошлое дворянский кодекс чести, удар шпаги перестал быть аргументом, способным смыть бесчестие. Но клинки звенят по-прежнему, теперь уже на спортивной дорожке.
В чем сила фехтования? Почему века не смогли заглушить пристрастия людей к холодному оружию, даже когда оно перестало быть смертоносным, когда от него остался лишь символ подлинного оружия, а поединок сохранил только общие черты рыцарского турнира? Почему писателей-романтиков, этих спутников юности, так неодолимо влекли средние века и рыцарство? Не в постоянной ли жажде личного самоутверждения, не в стремлении ли к подвигу истоки этого непоколебимого идеализма?
Поединок с холодным оружием несет на себе печать тех времен, когда война еще не была производством, а оружие – машиной. Когда даже кровавый турнир облекался в праздничные одежды, смерть еще не разлучилась с красотой, идея была выше утилитарности.
Рапира по-французски «floret» – «цветок». «Посмотри, клинок мой – он как стебель розы», – пели солдаты на улицах Парижа во времена д'Артаньяна. И этот «цветок зла» сыграл не последнюю роль как регулятор норм поведения. Не ему ли обязана известная французская учтивость своим возникновением, ведь развязность и наглость могли быть наказаны незамедлительно?
Французское общество, терявшее на дуэлях несколько тысяч дворян в год, должно было позаботиться о строгом этическом регламенте. Костюм, жест участника турнира должны были свидетельствовать о высоком строе чувств и обязанностей, служить знаком избранности и заповеданного предназначения. Отсюда пришли к нам мундир, герб и церемониал состязаний. Оружие являлось продолжением геральдики – оно было именным. Клинок имел строгое авторство, и чем дороже металл, тем мучительнее рана.
В этой трагедии на тему чести оружие ставило последнюю точку. Рыцарский кодекс требовал умирать красиво, как сейчас мы учим проигрывать с достоинством.
Нормы этики надолго переживают сословия и государства, и не всегда в качестве анахронизма, лучшее навсегда останется в сокровищнице человечества. Мы сегодня объединяем некую сумму нравственных правил с понятием рыцарского кодекса, отдавая дань традиции. Но это всего лишь условность. Рыцари не были авторами всех тех правил, которые теперь им принято приписывать. Мы нередко с понятием рыцарства связываем общечеловеческие законы благородства, существовавшие задолго до появления этого военного братства.
Нет нужды ни преувеличивать, ни преуменьшать значение рыцарства. Нам надо понять, в чем заключается то самобытное начало, которое рыцари принесли с собой в историю. Они подняли понятие о достоинстве человека на невиданную до них высоту, возведя его в абсолют. Впервые в истории, по словам Герцена, «человек научился уважать человека в рыцаре; этого мы им не забудем», и добавлял: «С человеком, который ставит свою честь выше жизни, с человеком, идущим добровольно на смерть, нечего делать: он неисправимо человек».
Греки считали, что честь у гражданина (наличие чести у рабов они не допускали) может отнять только полис. Когда афинский суд приговорил Сократа к смерти за свободомыслие, он спокойно выпил яд цикуты, хотя друзья не раз открывали ему двери тюрьмы для побега. Сократ не бежал. Он считал недостойным свободного гражданина преступать законы вскормившей его республики и предпочел смерть бесчестию.
Римляне высоко ценили воинскую доблесть, но считали дуэль занятием постыдным и приличествующим лишь гладиаторам-рабам. Античный мир мог принять поединок только между городами-государствами, которым древние как бы препоручали и свою жизнь и свою честь.
Суровые эдикты и ордонансы монархов не смогли в свое время остановить пагубной эпидемии дуэлей в Европе. Цвет дворянства погибал на поединках. Франция первенствовала. Петр Первый. перенимая европейские обычаи, запретил дуэли, хотя в России их и не было. Русское общество тогда плохо представляло себе, о чем идет речь, на запрет не обратили внимания, и XVIII век прошел спокойно. Наступил век XIX.
Французская революция и последующие войны всколыхнули Европу. Наполеон был разбит. Молодая русская армия возвращалась домой хмельная от побед, гордая своей миссией. Победоносные битвы, восторженный прием в европейских столицах, триумф в Париже – все это зарядило русских офицеров новой энергией.
Тон задавала гвардия. Дуэли были запрещены, а значит, вдвойне привлекательны. У барьеров офицеры демонстрировали (так им казалось) новый, более высокий строй чувств.
Поединок как способ защиты чести и достоинства стал неотъемлемой частью жизни русского дворянства. Ни в одной из литератур герои не встречаются у барьера так часто, как в русской – ведь она отражала реальности бытия. Действительно, вспомним: на дуэли едва не встретились вожаки двух течений русской мысли – «западник» Грановский и славянофил Хомяков, великие русские писатели Тургенев и Толстой. Грибоедов отделался на дуэли простреленной рукой, и благословим промах декабриста Якубовича, его соперника.
За пятилетие Россия лишилась на дуэлях двух своих светочей, Пушкина и Лермонтова. Какая страна в Европе платила такую страшную дань поединкам во имя чести?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Владислав Дворжецкий