Он перестал стучать на машинке, повернулся ко мне, снял очки, как будто они мешали ему что-то видеть, задумался и вдруг... улыбнулся. Не мне предназначалась эта улыбка, а кому-то или чему-то далекому.

– Ну, хоть еще разок услышать. Я-то и пел ее со всеми один или два раза.

– Где? – невинно спросил я.

– В Слепневке.

– Когда?

– В сорок третьем.

– А почему всего два раза пели?..

А потом еще вопрос, еще – и разговор мало-помалу затеялся.

Он отвечал на мои вопросы охотно, не осторожничал в словах и, запутавшись в каких-то датах, для уточнения залез в чемодан и вытащил мятую кипу приказов, справок о ранении, других военных документов. Многие бумаги были порваны на сгибах и обтрепались по краям, вид имели неопрятный. Это меня удивило. Старые солдаты обычно относились к этим свидетелям своих былых страданий и подвигов чрезвычайно аккуратно.

– Вы не любите вспоминать о войне? – вдруг спросил я: весь наш разговор меня не покидало такое ощущение – вот я и спросил.

– Не люблю, – прямо ответил он. – Эти воспоминания при мне... и во мне. Металлические – во мне, понимаете?

Я сидел немного расслабленный, чувствовал себя гостем, даже соседом этого человека, но не журналистом, пришедшим по заданию. Я знал, что материал не состоялся – Тарас Осипович в армии служил, ранения имел, но числился в хозвзводе и непосредственно в боях не участвовал. Мне просто нравилось вести неторопливую беседу, нравилась его точная речь, умение заглянуть в глубину факта и оценить себя как бы со стороны, нравились его доверие и открытость. Перебирая в который раз его воинские бумаги, я не удержался и спросил:

– А почему у вас на войне была фамилия Надлях, а не Федоров?

Я сразу же, как увидел справки, хотел спросить его об этом, но решил дождаться подходящего момента.

– Так Федоров – от нее, – он показал на стенку, за которой суетилась по хозяйству Петровна. – Это ее фамилия. А я Надлях, коренной Надлях.

Мы пили чай на столе под лошадиными фотографиями, и разговор незаметно перескочил на эту тему. Ничего путного о лошадях я сказать не мог, так как знал о них (городской мальчик) только то, что они бегают на четырех ногах. Зато он весь загорелся, засветился, стал стройнее и моложе вроде. Он сыпал терминами, лошадиными кличками, на память называл великих наездников и их призы.

– Обратите внимание, – он показал на фотографию. – Какие глаза! Помните, у Лермонтова: «Вороная, как смоль, ноги струнки, а глаза не хуже, чем у Бэлы». А вы этот альбом видели?

Он достал из кипы журналов роскошный том. Я раскрыл. Каких там лошадей только не было! Он перехватил альбом, листал страницы, тыкал пальцем, подсказывая:

– Ахалтекинец. Русский рысак. Орловская, верховая растопчинская...

Он оценивал породы, стать, дополнял сведения почти о каждой лошади ворохом подробностей, для которых в этом томе не нашлось места.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.