Хорошо после отсутствия, даже небольшого, снова оказаться в своем доме! Пусть твой дом неказист, невзрачен и стар, это твой дом, он примет, обогреет, защитит тебя, и потому роднее его нет ничего на свете.
Войдя в свою избу, Наталья садится на лавку – отдышаться. Она наслаждается прохладой и тишиной.
Натальин дом похож на другие деревенские избы. В кухне, отделенной от горницы заборкой13, – стол, тумбочка, две табуретки, лавка и русская печь с полатями, где осенью сушится лук и дозревают в валенках помидоры. В горнице – стол, покрытый клеенкой, божница в углу, лавки вдоль стен и печь-каленка14, за перегородкой – железная кровать, застеленная пестрым лоскутным одеялом, и сундук с бельем.
Как во всяком деревенском доме, есть еще сени, ограда, клеть. Раньше были и хлевы, поветь, житницы. Но когда Наталья перестала держать скотину, эти помещения стали не нужны, к тому же они сильно обветшали, и Наталья попросила мужиков распилить их на дрова. Так Натальин дом стал вдвое короче.
Умывшись под рукомойником. Наталья собирает на стол: достает утреннюю картошку, отрезает ломоть хлеба, наливает в алюминиевую кружку молока. Бидончик она выносит на улицу, привязывает его к веревке, один конец которой прикреплен к большому ржавому гвоздю на срубе, и осторожно опускает груз в холодную тьму колодца.
Кое-кто в деревне летом хранит продукты на снегу. Построен на задворках сарайчик, под ним выкопана глубокая яма. Весной ее заполняют снегом, утаптывают его, засыпают сверху опилками – и снег не тает все лето. Тут и держат продукты, которые могут в тепле испортиться. У Натальи ямы нет. Что нужно, она хранит в колодце. Холод там, конечно, не такой, как на снегу, но все же...
Она ест не спеша. Запивает картошку молоком, кусает хлеб и смотрит в окно. Увидев, что по утину15 идет со стороны леса Глаша Ларионова, Наталья разматывает веревочку, которой ручка оконной рамы привязана к гвоздю, вбитому в косяк, и приоткрывает окошко.
– Ну че, Глаша, есть ли грибы?
– Есть. Наталь, да все переросшие, червоватые. Дожжа давно не было, старые сгнили, а молодые не выросли. Я только три синявки хороши и нашла да вот травы насобирала.
– Какой травы?
– А вот какой: выпьешь – дак не хуже и не лучше сделается, – смеется Глаша.
За что любят Глашу в деревне, так это за ее шутки. Любят, да и побаиваются. Говорит она мало, но уж скажет так скажет.
Глаша перекидывает лукошко с руки на руку и идет к своему дому. Наталья закрывает окно и принимается отдирать кожицу с вареной картофелины.
Закончив есть, она ребром ладони сгребает крошки в другую ладонь и отправляет их в рот. Так она с детства приучена, и это на всю жизнь, до самой смерти.
«Ну вот, теперь еще дрова в баньку нужно поднести», – говорит себе Наталья, прибрав окончательно со стола.
По субботам ползет по деревне, пробиваясь в избы, горьковатый дым: топят бани.
Бани у всех «по-черному»: сложена из камней печь без трубы – каменка, в которую сверху вделан котел для воды: дым выходит наружу через раскрытую дверь и отверстие в потолке. Баня «по-белому» была только у Христофора-кузнеца, и то потому, что в ней он зимой катал валенки. Хотя в банях «по-черному» стены и потолки покрыты толстым слоем сажи, их любят больше – прежде всего за неповторимый горьковатый аромат, которого нет в банях «по-белому».
В сенях Наталья снимает с гвоздя веревку (если ею связать дрова, можно унести больше, чем в охапке, да и легче на спине нести) и спускается в ограду, где вдоль стены вытянулась поленница.
«На эту зиму, слава богу, дров хватит», – думает Наталья.
Весной они с Марьей Афонихой купили машину дров, а Шурка Дракон и Валерка Мишин «Дружбой» кряжи распилили.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Адриано Челентано: этюд в социальных тонах
Тимур Гайдар, контр-адмирал, писатель, редактор газеты «Правда» по военному отделу, отвечает на вопросы корреспондента журнала «Смена» Владислава Янелиса