СКОРО НАДО было ехать в Москву. В Петербурге нельзя, - в Петербурге он связан - по Союзу работа затихла давно, а в «Народной Воле» Степан только агент простой, человек для исполнения не больше, и Степан перебрался в Москву.

Думал в Москве развернуться Степан, дело наладить рабочее, но Москва не чета Петербургу, здесь рабочий другого покроя, в одиночку живет, про общее дело рабочее думает мало, все больше к терроризму склоняется, - видно корни глубоко пустили террористы московские, совратили рабочих с пути. Не тянуло рабочее дело в Москве. Тосковал по своим, по Петербургу. Тоска разгоралась. И захотелось Степану опять затесаться на фабрику, в рабочее дело зарыться, окунуться в Союзную жизнь.

Но в столицу Степану нельзя, - зреет что - то большое в столице, назревает удар по царю. И хочется верить Степану, что удар этот будет последним, от которого содрогнется Россия, к новой жизни проснется. Долго верил Степан, и горела та вера, сильней разгоралась, хотя силы и стали слабеть: стала мучить хвороба опять, появилась слабость, а с весною усилился кашель, мокроты пошли, - видно чахотка подкралась к Степану.

Только раз днем весенним пронеслось по Москве, что убили царя в Петербурге. Встрепенулся Степан, не поверил сначала, хотя что - то большое со дна поднялось, к горлу подлезло, стало душить, но было все же легко, свободно дышалось, к своим побежал. Но не знали свои, - слухи разные шли по Москве. Стали ждать известий со столицы.

Верным было одно, что царь был убит и убит наповал, - оторвало бомбой ноги царю. Стали в Москве присягать другому царю.

- Значит, власть не в руках социалистов - уязвило Степана. А через неделю спустя пошли слухи попечальней еще. За два дня до убийства царя захватили Желябова, потом Рысакова. Дальше слухи пошли все хуже и хуже: на Тележной открыли квартиру, Гесю Гельфман забрали, а Саблин покончил с собой после целого часа стрельбы с полицейскими. Потом Софью Львовну Перовскую схватили на улице, вслед за нею попался Кибальчич, Фроленко, - видно было, что свой выдавал всех полиции, но кто - оставалось загадкой.

Стало сердце жутью донимать. Вместо свободы - расправа пришла, но не сломился Степан, только сильнее в груди закипела обида. А когда известье дошло, что Желябов, Перовская, Кибальчич, Рысаков и Михайлов повешены - загорелся Степан, не мог места найти, все метался, в мести сгорал.

- Надо мстить... царю новому тоже надо мстить, мстить порядку, всем без разбора, всем, кто связан с царем: генералам, жандармам, прокурорам и всем, пока не ослабели еще руки у нас.

Но месть ослабела - не было мстителя. Из двадцати трех человек Комитета на свободе осталось лишь восемь, но и те не годились для мести: - мягкотелые только остались, без искры, без огня, точно слеплены из теста. И увидел Степан, что для дела людей уже нет, а дела так много, произвол стал сильней разгораться, по всей России раскинулся, захватил юг, север, восток, захватил запад. И Степан начал рваться к работе.

А когда из Одессы приехала Фигнер и рассказала всему комитету, что от царской расправы на юге стоном стонет земля и что в этой расправе самый главный палач генерал - прокурор, по фамилии Стрельников, для которого, кроме крови народной, ничего не осталось в утеху, что по тюрьмам гноит он людей и, как зверь, наслаждается жертвой, и как стонут все жертвы его, и вопли свои к террористам устремляют из тюрьмы, и много, еще много о Стрельникове Вера Фигнер Комитету сказала.

Долго слушал Степан, закипало сильнее в груди, видел сам, что для мести уже время настало. А когда был поставлен вопрос - как поступить, и Комитет порешил прикончить с мерзавцем, Степан вызвался сам. Уехала Фигнер в Одессу собирать материалы о Стрельникове. Стал ждать с нетерпением ответа Степан. А когда Фигнер прислала, что все справки у нее на руках, Степан быстро собрался и поехал в Одессу.

Подвиг Степанов последний

УЖЕ НОЧЬ спустилась давно, но в вагоне еще темень стояла, не вносили свечей - экономили видно, а то просто крали огарки: доедут и так без огня, благо, все публика серая. А до Одессы верст тридцать пять - значит, не скоро. Душно в вагоне, накурено, ядреной махоркой несет, несет потом и телом распаренным, хотя на дворе и мороз. Кто-то дорогу ругает, непорядки дорожные. Пассажиры в темноте суетятся, рухлядь свою укладывать стали. Только один пассажир неподвижен, что сидит все в углу, всю дорогу ни слова никому не сказал, только кашлял и кашлял надрывно.

- Что - ж это. - С «Новым годом» значит в вагоне... Должны в девять приехать, а приедем когда.

- Да видно, что «в этом году» не приедем... и опять в вагоне возня. Стали вещи снимать. Кто - то кого - то сундуком по затылку огрел - в темноте матерщина повисла. Долго ругались, галдели, стук колес заглушал, а поезд летел, ныряя в темноте, словно догнать убежавшее время хотел.

- Ты что - ж, молодец, все молчишь? В грудях что ли болит?

- Да, в грудях...

- Ты едешь в Одессу. Кто там у тебя?

- Дядька родной, еду к нему на подряду, - подработать бы малость хотелось...

- С таким здоровьем наработаешь много... Надо, парень, лечиться. В Одессе есть бабка одна, лечит кашель грудной, - и пассажир стал про бабку рассказывать, про ее чудеса, про настои, траву, но Степан как - будто не слыхал, в голове мысль одна:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.