– Держи свой молот, – сказал он, подавая его мне.

Мы пошли молча в сторону кузницы. Молот был легче вчерашнего, но все равно я быстро устал и нес его, попеременно перекладывая с одного плеча на другое. Барпы шел впереди. Его деревянная нога стучала равномерно: «Тук. Тук».

У кузницы нас ждал шофер бензовоза со сломанной рессорой в руке. Он смотрел, как мы приближались: впереди Барпы, а за ним я с молотом на плече, словно оруженосец средневекового рыцаря.

– Аксакал, выручай! – Он двумя руками пожал широкую ладонь Барпы. Со мной поздоровался так почтительно, будто я – председатель колхоза.

– Коренник полетел, – начал он объяснять, кузнецу, шагая рядом.

– Сделаем, – сказал Барпы и взял рессору из рук шофера. Оглядывая ее, полез в карман и бросил мне ключ.

– А ну-ка, открой кузню и раздуй огонь... Так начался мой первый рабочий день.

Барпы – герой. Про него написано в нашем школьном учебнике. Он кавалер всех орденов Славы.

Мы однажды приглашали его к нам в школу, только он ничего не рассказал о себе. Сказал лишь, чтобы мы учились хорошо, слишком не баловались и тепло одевались (это было в феврале). Посидел молча, посмотрел нашу самодеятельность и ушел.

С того дня во мне зародилось сильное желание услышать о подвигах Барпы из уст его самого. Он стал для меня самым загадочным человеком на земле. За что он получил столько орденов и медалей и почему никогда и никому об этом не рассказывает? Не то что старик Алтынбай. У того всего лишь одна медаль, но он может рассказывать о войне три дня с утра и до вечера...

Я уже давно собираюсь задать ему измучивший меня вопрос, но никак не могу выбрать подходящего момента.

...Однажды вечером, когда мы пили чай, вошел, тяжело ступая, Барпы. Одежда его и старая деревянная нога были сплошь в мазуте (наверно, помогал соседу чинить трактор), и сам ОЕ выглядел очень усталым.

Кузнец сел к достархану, выпил молча пиалу чая. Оглядел нашу комнату, долго смотрел на меня. Потом взгляд его остановился на бабушке.

– Анийпаш, – сказал он своим глухим голосом. – Дай мне фотографию, где мы с Кубатом сняты. – (Кубат – мой дядя.) – Я думаю на днях в город съездить. Хочу увеличить ее. Заодно и для вас несколько штук закажу.

Бабушка пошла в другую комнату и скоро вернулась с маленьким свертком, завернутым в синий бархат. Развернула его и достала небольшой черный пакет, плотно набитый старыми, пожелтевшими фотокарточками. Стала перебирать их.

Барпы сидел рядом, на кошме, вытянув деревянную ногу, и затягивал ремни на ней. С внутренней стороны ноги химическим карандашом был нарисован танк со звездой и летящий над ним самолет.

– Опять внук, бейбаш, мне тут нарисовал, – покачал он головой и, достав перочинный ножик, стал соскабливать рисунок.

– Вот она! – Бабушка протянула ему небольшую с ладонь, фотокарточку. Барпы бережно взял ее толстыми негнущимися пальцами и долго держал перед собой. Воцарилась тишина. Я смотрел то на Барпы, то на бабушку. Бабушка сидела, плотно сжав свой беззубый рот, и теребила в пальцах кончик цветастого платка. «Сейчас начнет плакать», – подумал я и перевел взгляд на кузнеца.

Барпы сидел, опершись широкой спиной о стену, и смотрел на фотографию. Он часто проводил ладонью по лицу: сверху вниз, словно разглаживая морщины – и тяжело вздыхал. (Он часто так вздыхает.) Бабушка тем временем, покопавшись среди фотографий, достала сложенный вчетверо желтый лист бумаги – аттестат дяди Кубата – и протянула ему. Зачем, не знаю. Я видел этот аттестат много раз: там по всем предметам стоит «отлично».

Барпы аккуратно развернул его на краю достархана. А фотокарточку вложил в свою инвалидную книжку и запрятал во внутренний карман пиджака.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.