– Дан-дя. Дан-дя.
Наконец Надежду Михайловну осенило.
– Ну да, это я, На-дя. На-дя. Надя.
Из уголка левого глаза отца выкатилась слеза.
– Н-на-дя, – повторил отец.
– Ну вот и хорошо, – сказала дочь. – Отдохни, Отец отрицательно закачал головой.
– Приехала, – произнес с трудом.
– Приехала, ты лежи спокойно.
– Я не умею... Сказать хочу, виноват я, Надя, ты прости, – почти членораздельно бормотал он. – Я потом понял... Поздно... Все не так...
– Что не так? – спросила Надежда Михайловна каким-то чужим голосом. – Что?
И вдруг глаза отца стали закатываться и стекленеть, ладонь руки, которую она держала в своей руке, похолодела, и холод этот отозвался во всем ее теле легким ознобом. В ужасе, не в силах вымолвить ни слова, она смотрела на него, человека, который перед лицом смерти понял что-то большое, важное и теперь невозвратимое, но так и не успел облегчить себя предсмертной исповедью. «Неужели ничего невозможно сделать?»
Хлопнула дверь, и в комнату поспешными шагами, натягивая на ходу халат, вошла массивная сестра. Пощупала пульс, безнадежно покачала головой.
– Н-да, – сказала. Елизавета громко вздохнула.
– Камфору будем делать? – спросила сестра.
– Вам лучше знать, – уклончиво заметила Елизавета.
– Можно и сделать. Протянет какое-то время.
– Какое? – спросила Елизавета.
– Не знаю. Час или два.
Помолчали. Елизавета не решалась произнести то, что думала. Наконец, найдя удобную форму, сказала:
– Помощь оказать, конечно, следует. Но поблагодарит ли он нас за это? Такие адские муки терпеть.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.