– Тебе все шутки, а сам точно опоздаешь!
Это она говорит уже на ходу. Подумав о часах, прибавляет шагу, начинает вдруг торопиться, и на сердце у него становится неспокойно. Ни с того ни с сего ей вдруг припоминается эта старая легенда, которую любят рассказывать пожилые женщины: как сын выгнал мать из дому и бежал вслед за ней с горящим поленом в руках, хотел бросить, а мать, убегая, все оглядывалась, все молила: смотри, не обожги руки, сынок!
Почему это сейчас пришло ей в голову? И вдруг Фата спохватилась: да ведь ее мальчик собирается нынче не в лес за кизилом! Что ж, что он будет иногда возвращаться, – нынче он уезжает, считай, навсегда. А она все боится, что опоздает, она подталкивает его к двери своими руками!
Или ты забыла, говорит она себе, как провожала его старших братьев? Как потом ночей не спала? Как болело у тебя сердце?
И тут она впервые очень четко сознает, что ей предстоит новая разлука.
Взявшись за грудь, Фата останавливается у порога и мгновение стоит, словно задумавшись, потом быстро идет обратно, почти бежит.
Рамазан все растирает руки у плеча, и они у него слегка измазаны ржавчиной.
– Забыл, что мне вчера говорил! Он прищуривается.
– Это насчет чего?
– Ну, как ты будешь учиться? Голос сына крепнет:
– Просто я подумал: агроному надо быть поближе, ну, как бы это сказать? К земле, понимаешь? На то он и агроном. Что если два года отучиться в институте, а потом перейти на заочное? И тогда я буду жить тут и работать, а туда буду ездить сдавать экзамены...
– Ты подумай, сынок. – Фата хочет скрыть волнение и поднимает из-под ног хворостинку, ломает ее, чтобы потом бросить в печку. Но, должно быть, оттого, что неловко нагнулась, дыхание у нее перехватило, голос становится тонким. – Может, и правда, так лучше?
И вот он выходит за калитку, ее Рамазан. Ставит чемодан, поправляет на плече лямку от нового вещевого мешка, и губы его трогает чуть насмешливая улыбка.
– Ты скажи, нан, этим малюткам: пока они зоревали, меня один петух провожал. – И снова задирает голову. – Ну, пока – эй, ты!
Голос у него такой бодрый, что Фата невольно ловит в нем нарочитость и теперь уже уверена, что мальчик ее тоже переживает.
– Как же ты, не простившись с отцом?
– А я около тока попрошу остановить. На минутку выскочу.
Рука Фаты как будто сама по себе опускается, сжимает край фартука и подрагивает, а потом, все-таки не удержавшись, тянется вверх, и она прижимает к губам кончик этого своего наряда, привычно пахнущего теплым ее гнездом.
– Только чуть голову поднимете, думаешь: вот будет отцу-матери подмога, а вы тут же – со двора!.. У других сыновья как сыновья, никуда из дому не норовят, в сторону не смотрят, и невестки как невестки, и живут себе люди все вместе, а вы, как только на ноги чуть встал, так его уже нету!.. А я оставайся с кучей детворы на руках, ты думаешь, это так просто. И отец! Кто был на войне, давно уже на пенсии, давно дома сидят, а он все гнется, все никак не бросит эту свою работу...
– Нан! – ласково говорит Рамазан. – Я сказал тебе: только два года!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.