Вон как ей приходилось вертеться, когда все ее мальчики еще были дома. Поднималась тогда куда раньше: пока управит скотину, пока приготовит завтрак, пройдет не один час. Накормила да проводила за порог тех, кто в первую смену, – надо поднимать остальных. Приберет за ними постели, помоет посуду, отправит в школу – уже возвращаются с первой смены, и снова накрывай на стол, опять мой посуду... А что стирать, штопать, гладить, перешивать, перекрашивать! Огонь в печке не затухал до поздней ночи, и хотя Фата, бывало, ворчала, говорила, что сама она весь день жарится на этом огне, всю жизнь будто в котле каком кипит, на самом деле она была всему этому рада, и очагом своим, который не давал ей передышки от темна до темна, в душе очень гордилась и другой жизни не желала.
А потом они стали уезжать – один за другим.
До этого Фате казалось, что она уже всякого хлебнула с детьми, что кому-кому, а ей-то лучше многих других известна наука материнства – такая радостная и такая горькая. Но тут она открыла для себя, что не знала до сих пор, может быть, главного: что такое разлука...
Тогда она, глупая, одним себя утешала: сколько бы ребят ни уехало, а дома оставалось все равно больше. Надолго ли этого утешения хватило?.. Рамазан у нее пятый, и, когда теперь думает о его отъезде, на душе у нее становится совсем сиротливо.
Как сложится у мальчика жизнь вдалеке от родительских глаз? Что он там придумает вслед за старшими?
Вчера полночи пропадал у Цуцары, у той самой девушки, которую Фата давно уже наметила ему в жены, – да только разве не было такого и раньше? Ведь и прежде она не так просто выбирала себе невесток, старалась угодить сыновьям и в душе всегда с ними советовалась... И куда их всех из аула тянет? Откуда эта охота к наукам?
Все в мире сделалось вдруг так сложно, странная жизнь пошла и, наверное, заманчивая – недаром же уходят они от нее и уходят.
Дверь в доме скрипнула, потому что Рамазан распахнул ее слишком широко. Петух на высоком колу возле сарая встрепенулся, вытянул длинную шею, громко закричал.
– Эй! – задрал голову Рамазан. – Меня провожаешь или зовешь гостей? Фата обернулась и грустно посмотрела на сына: им шутки!
– А ну-ка, давай хорошенько еще раз, а я послушаю... Нан! Может быть, ты дашь мне его вместо будильника? Ну и горлан – хватит одного на все общежитие!
Рамазан и раз и другой присел на крыльце, потом через три ступеньки прыгнул и, размахивая руками, повернул за угол. Она все еще стояла, задумавшись, когда за домом тяжело грохнула оземь самодельная штанга – от глухого удара под ногами у нее, казалось, дрогнуло.
Фата не выдержала, пошла следом.
– Чует мое сердце, ты опоздаешь на автобус! Уедет он без тебя. Рамазан потряхивает пальцами, словно хочет поскорее их высушить.
– Ну и пусть себе на здоровье едет! Занятия у нас только завтра.
– А тебе еще и собраться и покушать.
– И соберусь и...
– Чего тебе дать с собой?
– Полтыквы, один круг сыра, буханку нашего хлеба... Несколько головок чеснока... Нет! Буквально ничего не возьму!
– Ишь, не возьмет! Там некому будет по десять раз звать тебя за стол!
– Н-некому, – повторяет он. – Н-некому!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Фронтовая переписка снайпера-комсомолки Шуры Шляховской