Ненаписанная автобиография

Я тут сказал бы про свое собственное, что ли, открытие Шолохова. Я его немножко упрощал, из Москвы глядя. А при личном общении для меня нарисовался облик летописца.

А что значит: «Я упрощал его»? Я немножечко от знакомства с писателями более низкого ранга, так, скажем, представление о писателе наладил несколько суетливое. А Шолохов лишний раз подтвердил, что не надо торопиться, спешить, а нужно основательно обдумывать то, что делаешь. Основательно – очевидно, наедине, в тиши...

Когда я вышел от него, прежде всего в чем я поклялся – это надо работать. Работать надо в десять раз больше, чем сейчас.

Вот еще что, пожалуй, я вынес: не проиграй – жизнь-то одна. Смотри, не заиграйся... И вот, еще раз выверяя свою жизнь, я понял, что надо садиться писать. Для этого нужно перестраивать жизнь, с чем-то расставаться. И по крайней мере оградить себя, елико возможно, от суеты.

Суета ведь поглощает, просто губит зачастую. Обилие дел на дню, а вечером вдруг Понимаешь: а ничего не произошло. Ничегошеньки не случилось! А ведь день был занят. Да занят-то как, прямо по горло, а вот черт те, ничего «е успел. Ужас. Плохо. Плохо это.

И вдруг я в мыслях подкрадываюсь к тому, что это же чуть ли не норма жизни, хлопотня такая – с утра дела, дела, тыщи звонков... Но так, боюсь, просмотришь в жизни главное. Что же делать? Может, не бывать одновременно в десятках мест? Ведь самое дорогое в жизни – мысль, постижение, для чего нужно определенное стечение обстоятельств и прежде всего – покой. Но это древняя мысль, не мое изобретение...

Далее, если говорить о профессии писателя, она природой своей немедленно ставит вопрос о культуре писателя. В наши дни писательская профессионализация – скорее поздняя (прозаиков особенно). Это нормально. И если к тридцати годам, положим, человек, склонный к писанию, не обрел общей необходимой культуры, интеллигентности, говорить о нем как о писателе рано, он еще не писатель или, скажем так, не настоящий писатель, а человек, написавший Книгу, две книги... пусть пять книг, но не сообщивший ничего нового о жизни. Только впитав в себя опыт мировой литературы, писатель найдет манеру, одному ему свойственную.

Пишется легко, податливо только тогда, когда, по своему опыту знаю, доведу себя до мучительного нетерпения. Тогда и шестьдесят страниц накатать подряд могу. А потом начинаю мучиться, все время думаю о написанном, и чем дальше, тем тревожнее на душе.

«Записная книжка писателя»... Да ты писатель ли?! А уже «записная книжка писателя»! Вот ведь что губит-то! Ты еще не состоялся как писатель, а уж у тебя записная книжка! Ишь, ты, какие поползновения в профессию, а еще профессией не овладел! Вот это злит... Много злит...

Слишком я уважаю эту профессию, слишком она для меня святая,

чтобы еще говорить, как я встаю рано утром, как сажусь... Да ты результат дай сначала... За 15 лет работы несколько книжечек куцых, по 8 – 9 листов – это не работа профессионала-писателя. 15 лет – это почти вся жизнь писательская. Надо только вдуматься в это! Я серьезно говорю, что мало сделано, слишком мало!

В «Степане Разине» меня ведет та же тема, которая началась давно и сразу, – российское крестьянство, его судьбы. На одном из исторических изломов нелегкой судьбы русского крестьянства в центре был Степан Разин. К истории я уже обращался в романе «Любавины». То была первая попытка, не столь сложная по материалу и не столь далекая по времени: в «Любавиных» речь шла о начале 20-х годов нашего века. Но тема та же, и не случайно: я по происхождению крестьянин.

История жизни Степана Тимофеевича, его борьбы и гибели переполнила меня, захлестнула с головой. Съемки фильма – дело долгое, тан что я, не мешкая, сел писать книгу. А когда роман был закончен, я понял, что нужно возвращаться к кинематографу.

Степан Разин – личность сильная, интересная. Самое поэтическое лицо в нашей истории, как сказал о нем Александр Сергеевич Пушкин. Пока народ будет помнить Разина, художники будут делать попытки воссоздать этот сложный образ. Но с каждым разом, очевидно, по-разному... Хотелось бы уйти от шаблона и облегченного решения. Например, это не традиционный великан с ломаной бровью, пугающий Стенька Разин. Я хочу снять с него внешнюю богатырскость и привлечь внимание к его уму.

В моем сценарии Степан экспансивен, трясти его начинает, когда видит, что обижают простого человека. И, по-моему, это искренне. Это так и было. Таким он остался в преданиях, таким создал его еще один, самый великий художник – народ.

Что собираюсь делать дальше? Ясное дело – работать. Искать какую-то новую ступеньку. Пока конкретно про ту ступеньку знаю мало. Догадываюсь: надо порвать с собственными пристрастиями. Моя деревня, моя деревня... Как любит наш брат описывать переживания горожанина, приехавшего погостить в родное село. Как трогают нас коромысла, ухваты, запах сушеных грибов. Насколько, дескать, здесь все чище, несуетнее... Ну, а дальше что? Пора бы нам посерьезней обращаться к действительным проблемам жизни деревни, раз уж мы так ее любим... Надеюсь, верую: она впереди, моя картина (а может быть, книга), где удастся глубже постичь суть мира, времени, в котором живу. Все мысли – об этой будущей работе. Самое же реальное – это стопка чистой белой бумаги. Хожу вокруг нее, прикидываю. А не засесть ли навсегда за письменный стол?

Задумал я одно большущее дело – СЛОВАРЬ (разговорный) СИБИРСКИЙ. Чудится мне, что Сибирь есть та самая кладовая, которую давно-давно пора открыть и выгрести все добро и раздать. А насколько мне известно, никто не пробовал это сделать! По-моему, пора! Много уже сделано, но одному это не под силу.

Я не хочу, чтобы ты разучился мечтать (я бы и не смог отучить тебя от мечты, если б даже и захотел для чего-то, это не в моей власти и ни в чьей власти), я хочу только, чтобы ты знал: к желанной цели тебя приведут разум и труд. Я боюсь, что ты уже слышал-переслышал это, и скривишь недовольно лицо, не дослушаешь меня. Мне хочется быть очень убедительным, но я не могу найти слов более точных, чем эти два: разум и труд. Не вина этих слов, что употребляют их слишком часто, иногда попусту, всуе, притворно, «ради хорошей оценки» или чтобы породить в людях хорошее о себе мнение... Слова не виноваты, они говорят правду, они вечны. Если бы тебя хоть сколько-нибудь мог убедить мой, например, опыт (я тоже деревенский, жить начинал трудно, голодно, рано пошел работать), то он тоже в этом: главная сила на земле – разум и труд. Здесь не должно смущать, что это слишком просто: за этой простотой люди за тридевять земель ходят, ее добывают всей жизнью. Это не просто, просто как раз не понять этого. За тобой право подумать, что разумному и трудолюбивому не всегда хорошо в жизни (скажем так: не всегда ему лучше всех), ты мог это уже заметить, но за мной право утверждать, что все ценное, прекрасное на земле создал умный, талантливый, трудолюбивый человек. Никогда еще в истории человеческой ни один паразит не сделал ничего стоящего, ты должен тут согласиться.

Что касается мечты... Я не отвергаю мечты, но верую я все же в труд. Мечта мечтой, а когда мастер берется за дело, когда руки его знают и умеют сделать точно, красиво, умно, это подороже всякой мечты. И еще: я не доверяю красивым словам. Мечта – слишком красивое слово. Слов красивых люди наговорили много, надо дел тоже красивых наделать столько же, и хорошо бы побольше.

Ты сам хозяин своей судьбы (видишь, и у меня вышло красиво, к сожалению, красиво легче говорить). А кто больше? Знай больше других, работай больше других – вот вся судьба. Это нелегко, это на всю жизнь, но ведь и помним-то мы и благодарны таким только. Кто бы ты ни был – комбайнер, академик, художник, – живи и выкладывайся весь без остатка, старайся много знать, не жалуйся и не завидуй, не ходи против совести, старайся быть добрым и великодушным – это будет завидная судьба. А когда будешь таким, помоги другим. Я знаю, как это нелегко, я, может быть, тоже размечтался... Помни, что тебе много надо успеть сделать для своего народа.