Хлебная степь

Бурлов не ответил. Пошел за Щербанем.

...Скоро Николай Максимович на мотоцикле укатил в степь. И следом подошла дежурная машина. Дурягин с шофером отправились вдогонку...

Марево. Тугая желтизна. Шиферные крыши на далеких фермах кажутся плоскими. Проехала водовозка — две белых кобылы тащили бочку на колесах. Прокричал вдали кочет.

— Глянь! — толкнул в плечо Дурягина шофер. — То твой комбайн на краю степи? Так он же уже косит! То ж Максимович на штурвале!

Комбайн шел по степи. Щербань косил, будто пользуясь случаем. Бывший комбайнер-рекордсмен, он многие районные призы позабирал. И теперь, когда поставили его механиком, частенько горюет: «Отправлю вас, хлопцы, в степь, а у самого болеет душа. Эх, думаю! Сел бы сам да как дал бы жару, хоть на жатке, хоть на подборщике... На подборе едешь по-тихому, а глянешь, бункер уже полный. Работа! И вообще степь наша... На глазах все меняется. То ехал, подсолнух — такой, другой раз — уже другой. Все ж растет! Меня сестренки — а я их всех повыучил, на ноги поставил, — как соберемся, зовут: давай, мол, Коля, к нам в город. С твоей-то специальностью!.. А я степняк! Я тут рожден, мое тут все кругом! Говорю: а булочки вы любите? Хлебушек едите? Так надо ж кому-то этот хлебушек добывать!»

Дурягин глядел и не верил глазам: Щербань косил! Он метнулся с подножки машины, спрыгнул в стерню и, перескакивая через валки, кинулся к комбайну.

Доведя комбайн до дороги, Николай Максимович как бы с сожалением покинул его. Мотоцикл рванул с места... Из села выезжал комбайн Бурлова. Щербань что-то прокричал, помахал рукою. Бурлов помахал ответно. Миша выехал в степь и подбирал валки до глубокой ночи — пока не выпала роса. И Дурягин недалеко косил.

Ужинали вместе. Дурягин консультировался у Бурлова. Тот ему в советах не отказывал и ничем не попрекнул.

* * *

Погода держалась жаркая, сухая. И люди берегли время даже за счет еды. Ни на минуту не остановится агрегат. Если обедает комбайнер, на мостике остается помощник. И наоборот. Воскресенья забыты. Водитель машины комсомольско-молодежного агрегата Василия Щеглова Иван Алексеевич Купаев говорил: «Какой может быть выходной, если хлеба еще стоят! Да хоть людям скажи: мол, давайте отдыхайте, — так все одно никто не пойдет!» Кончается световой день — зажигаются фары. Косьба с молотьбой идет в ночные часы. Совсем немного «отдыхает» комбайн, а комбайнер и того меньше: надо все осмотреть, что-то поправить, подтянуть... Жатва!

На ток со всей окрестной степи подъезжают самосвалы, бортовые машины — от Нетребы, от Бурлова, от других комбайнеров, постоят с минуту на весах и ссыпают золотое зерно. Ток асфальтирован. Механические веялки и автопогрузчики исправно работают. Полно старшеклассников.

— Мартын, веселей подгребай!

— Леночка, а ты чего тапочки скинула? Как бы машина на них не наехала.

— Не наедет! — Босоногая Леночка веником из верблюжьей колючки метет асфальт: чтоб ни зернышка не пропало.

На току транспарант: «Наши обязательства: валовой сбор — 17 792 тонны, вырастить урожай по 29,6 центнера с площади 6 363 га». Цифры урожайности выше средних по республике. И ежедневные сводки говорят: свое слово хлеборобы Чонгара сдержат! Будет чем отчитаться перед грузинскими друзьями из колхоза «Украина», Махарадзевского района!

Жатва — дело общее. Из города Сумы на подмогу пришла автоколонна, около двадцати машин с прицепами. Задача сумских водителей — двинуть пшеничную реку на элеватор. Виталий Верезнюк в первый же день сделал шесть ездок в Ново-Алексеевку, это значит, на элеватор доставлено шестьдесят тонн, зерна. Такого количества здесь шоферы еще не вывозили. Верезнюк вез пшеницу, с высоты своего сиденья оглядывал спешившие навстречу «Жигули» и «Запорожцы» и иногда давал оценку тому или другому владельцу-водителю... А спустя три напряженных страдных дня Виталий «сломался». Оборвало клапан. Потом, «чтоб нагнать ремонтные часы», возил зерно ночь напролет. Утречком поспал немного и уже окончательно вошел в график.

Он охотно говорил о своей профессии водителя:

— Где бывать приходилось? Ну где?.. Можно сказать, что на автопоезде «ЗИЛ» н северу дальше Ленинграда не был, на запад — дальше Львова не ходил, на восток — только до Горького, ну, а на юг — дальше Херсонщины, где мы с вами богатым хлебушком любуемся, тоже не ездил...

Зерно шло на элеватор, чтоб превратиться в людской насущный хлеб!

Прежде говорилось: если солнце — отец урожая, а вода — его мать, то Чонгар наполовину сирота. Но так было, пока люди не овладели мастерством агротехники... И Чонгар ответил тучной нивой!