Страной, «где огнь горит неугасимый», назвал Азербайджан русский землепроходец Афанасий Никитин; при всей сжатости «Хождения за три моря» он не смог удержаться, чтобы хоть вскользь не упомянуть о невиданном чуде — вырывающихся из-под земли и висящих в воздухе пылающих факелах.

В поселке Сураханы от плоской, как тарелка, апшеронской земли поднимаются к небу зубчатые стены Атешгяха — храма огнепоклонников. По пыльным, каменистым дорогам стекались к нему некогда паломники из Индии, Аравии, Персии. В конце прошлого века экзотический древний обряд почитания пламени зарисовал Верещагин.

Сейчас языки газа зажигают лишь для туристов. Проехать же к древнему храму можно лишь из Баку. Старых проселочных дорог не существует, Атешгях замкнут кольцом буровых вышек, и с каждым годом оно становится все плотнее.

Когда я думаю о поездке в Азербайджан, то прежде всего вспоминаю это место. Двадцатый век приучил наше воображение к самым фантастическим новостройкам. Даже Нефтяные Камни — город, возведенный на море (в бурю волны захлестывают стальные эстакады, заставляют вздрагивать дома), — не поражают наше воображение. Видимо, чтобы ощутить размах эпохи, нужно увидеть прошлое и настоящее переплетенными так тесно, как это случилось в Сураханах. Там все заставляет задумываться о беге времени, о темпах развития мира, в котором мы живем.

«Чтобы понять поэта, надо побывать на его родине», — писал Гете. Не посетив Азербайджана, не почувствовав стремительных ритмов его бытия, я никогда не смогла бы осмыслить особенности творчества его художников, динамический напор и интеллектуальную содержательность молодого искусства республики.

Помог мне в этом молодой бакинский живописец Кямал Ахмедов, картина которого «На своей земле» привлекла мое внимание еще на московской, посвященной 50-летию образования СССР, выставке. Земля занимала почти все пространственное поле полотна. Бескрайняя, она уходила вдаль, оттененная лишь узкой полоской неба, расстилаясь до горизонта. Ни гор, ни рек, ни деревьев — черная, маслянистая, щедрая, она воплощала жизненную силу.

Я расспрашивала Ахмедова о том, как возникал замысел полотна «На своей земле», но художник был молчалив, разговор в номере гостиницы не вязался, и тогда я попросила показать мне то место, где он задумывал я решал картину.

Приготовилась ехать за город, а прошли всего несколько кварталов. «Здесь!» Здесь? У ворот Старой Крепости, у Дворца ширваншахов?

Первое чувство — смущенное недоумение. Потом пришла ясность. Современность и история сталкивались здесь так же, как в Сураханах. Рядом с аркой крепости был вход в метро, узкие старинные улочки вливались в широкие асфальтированные проспекты, а стрелы минаретов в голубом небе соседствовали с железным кружевом нефтяных вышек.

В изменчивом облике города рождалось ощущение меняющейся, движущейся жизни. И становилась ясной задача, которую ставят перед собой многие молодые художники Азербайджана: сопоставив прошлое и настоящее, заглянуть в то, что возникает сегодня, — в будущее.

Об этом стремлении свидетельствуют все жанры творчества молодых азербайджанских художников, даже пейзаж. Природный ли, городской или индустриальный, он всегда проникнут уверенным и радостным приятием современного бытия. Энергией трудовых и жизненных ритмов, духом созидания, взволнованным вниманием к вечной красоте мира — зелени деревьев, серебристой пене прибоя, строгой и четкой слаженности памятников зодчества. Пейзаж делается эмоционально сложным, неоднозначным, не рассчитанным на легкое восприятие. Границы художественного мышления раздвигаются, круг ассоциаций становится много шире того, что непосредственно заключено в пространстве холста. Даже такой внешне обычный и непритязательный пейзаж, как «Старый город» Назили Бабаевой, несет немалую «подтекстовую» нагрузку. Рыжая земля, остро и нежно контрастирующая с ослепительной синевой моря, с залитыми солнечным светом глинобитными мазанками, кажется олицетворением неизбывности жизненных сил: в радужном многоцветье «Старого города», в мажорности красок — суть художнического замысла.

«Одно дело, когда просто пишешь с натуры, — говорил Петр Кончаловский. — Это дело главным образом физиологическое. Совсем другое в тех случаях, когда постигаешь природу». К такому постижению природы и тяготеют молодые азербайджанские пейзажисты. И хотя порой субъективность восприятия преобладает у них над непосредственностью видения и переживания, в целом их произведения поэтичны и многозвучны. Живописцы хотят слить воедино чувство и сознание, философию и поэзию.

Торжественно-патетична строгая размеренность «Ханского дворца» Агали Ибрагимова. В искрах серебристо-голубого сияния, в геометрической завершенности рисунка возникают спящие здания и переулки, галереи и ротонды. Организованность и выписанность предметов первого плана как бы усиливают глубину открывающегося за ними неба.

Гимн чуду, сотворенному руками безвестных мастеров? Не только. Застыл в тишине рассвета Дворец ширваншахов — незыблемая крепость. И в то же время он, словно излучающий внутренний свет, кажется готовым к феериям, к волшебным трансформациям. Красота не есть что-то данное раз и навсегда — так читается картина, в каждой эпохе ее воспринимают заново и по-своему, она воплощение извечного человеческого стремления к совершенству, неуспокоенности творческого духа.

Еще более четко и прямо эта мысль выражена в полотне Азама Бабаева «Старик и город». Неподалеку от подножия крепости, скрестив на коленях большие, натруженные руки, сидит старый человек, а за ним, амфитеатром взбираясь по холмам вверх, поднимается его город — Баку.

Неподвижный человек и движущийся город — как передать их общность, их нерасторжимую связь? У живописи свои средства. В полотне Бабаева доминирует золотистый, материально-плотный цвет, декоративно нарядный и вместе с тем ассоциирующийся с тоном необожженной глины, такой характерной для бакинских строений прошлых веков. Они словно вылеплены из одного материала, старый человек и старый город. И лишь в вышине, близ неба, этот цвет размывается, светлеет: серебристо-голубоватые новостройки венчают столицу.

«Ты город радости моей, возвышен я тобой. Украсил ты венцом огней наш Каспий голубой», — писал о Баку Расул Рза. Духовно-эмоциональную атмосферу жизни народа, когда окружающая действительность нравственно возвышает человека, — это и стараются передать в своих работах бакинские пейзажисты.

В повествовании о меняющемся облике мира рождается и другая тема — о судьбах человеческих. Взятые вместе, произведения молодых азербайджанских художников — своеобразная метафорическая летопись нашего времени. Даже безлюдные пейзажи свидетельствуют о невидимом, но явственном присутствии человека.

На седловине горного хребта вырастают буровые установки, у подножия его струится длинная черная лента поезда («Горы Шубаны» Рафика Аббасова). Не случайные признаки эпохи или поверхностно понимаемая «машинерия», но мирные орудия мирных людей, утверждение воли человека к труду и к добру.

Как вскрыть социальный и гуманистический смысл труда, его роль в формировании человеческой личности? Гигантским огненным цветком изображает нефтеперегонный завод Олег Ибрагимов. Алым пламенем налиты трубы, разноцветными фейерверками вспыхивают летящие по воздуху искры-звезды, золотыми и пурпурными полосами стелется по небу дым. Люди в сравнении с заводом кажутся совсем маленькими. И все же именно они, маленькие и хрупкие, являются композиционным и логическим центром холста. Они распоряжаются металлом и огнем, повелевают ими.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.