С портрета смотрит лицо незаурядного человека. Перед нами, несомненно, артистическая натура, с выразительными, тонкими пальцами, независимой посадкой головы, а главное – со взглядом, способным безмолвно передавать бушующие в душе страсти, холодные меткие мысли, молниями пронизывающие ум.

Портрет привлекает запечатленным в нем единством спокойствия и тревоги, веры и неверия, силы и бессилия. Он показывает человека, который вспоминает о прошлом, оценивает настоящее, заглядывает в будущее.

«Автопортрет» Карла Брюллова хочется сравнить с симфонией. А ее «первую часть» выразить Словами знаменитой «Элегии» Пушкина: «Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе грядущего волнуемое море».

Однако у Пушкина далее мы слышим иную ноту:

Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать; И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть – на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной.

В «Автопортрете» Брюллова эта вторая, просветленная нота не слышна. В выражении полуоткрытых губ, в изящном беспорядке золотистых волос, в сиянии атласа подушки, правда, еще живет чувство возвышенной гармонии, красоты жизни. Но знаменательно бессилен жест иссохшей руки, а в складках переносья лежат неизгонимые тени. Перед нами мужественно-печальное прощание с прошлым – без надежды на грядущие наслаждения. И все же в этом прощании есть мощь – мощь таланта, собственноручно подведшего итог своей судьбы, как подводит его певец, гениально исполняя арию, которую сам предназначил быть для себя последней.

Карл Брюллов (1799– 1852) рано познал славу. Его жизненный путь начинался стремительно и прямо – кажется, прямо в бессмертие. Будущему кумиру любителей живописи все удавалось с детства. Единственным огорчением его ранней поры, сказывают, была затрещина, полученная от гневливого родителя и сделавшая будто Карла туговатым на ухо. – ..

Окончив в 1821 году Императорскую Академию художеств с Большой золотой медалью, Брюллов получил возможность отправиться за счет попечительного общества в Италию для совершенствования в искусствах. Почти пятнадцать лет провел он в «благословенной стране», где в то же время терзался мировой загадкой спасения человечества Александр Иванов.

В Италии Брюллов воспел солнечную красоту юга, пленительность молодых женщин, запечатлел простолюдинов, забавляющихся с детьми у кромки ленивого прибоя. Мягкая упругость тел, игра солнечных лучей на гроздьях винограда, сияние атласа – все это было чистым и восторженным песнопением вольно живущего молодого сердца. Но ум художника волновали и иные идеи, иные переживания. В Италии он написал картину «Последний день Помпеи», запечатлевшую драму разнородного общества перед ликом неизбежной трагедии. Разные достоинства увидели в полотне Брюллова современники, о его смысле спорят и сейчас, но никогда и никого оно не оставляет равнодушным.

В Петербурге Брюллова встретили восторженно. О знакомстве с ним сообщал в сугубо личном письме Пушкин, его боготворил Гоголь, писавший, что «Последний день Помпеи» – светлое воскресение русской живописи, пребывавшей доселе в каком-то полулетаргическом состоянии.

Достижения русской живописи XVIII века к тому времени стали как бы достоянием прошлого. Портреты, написанные Рокотовым, Левицким, Боровиковским, преимущественно находились в фамильных усадьбах заказчиков. Петербургская художественная публика их попросту не знала. Где-то вдали, в тиши, творил свои поэтические сельские фантазии Венецианов. Но на глаза попадалось лишь то, что выставлялось на вернисажах в рутинной Императорской Академии художеств. Бывая на них, знатоки, часто ездившие за границу, лишь язвили по поводу русской «доморощенности», хотя некоторые истинные ценители живописи (например, поэт Батюшков) писали статьи, пытавшиеся содействовать развитию подлинных отечественных талантов.

Брюллов явился как гений, о котором современники лишь мечтали, ожидали с нетерпением. Карл не только не уступал признанным зарубежным художникам в достоинствах техники письма, почитавшихся тогда совершенствами. Он восстановил поэтическую традицию русской .живописи, вновь привнеся в изобразительное искусство восторг поэтической души, возвышенную свободу художественного таланта. Он был подлинным творцом, изобретая новые цветовые сочетания, композиции, раскрывавшие светлый мир мечтаний, пропасти трагических переживаний. Вначале мнение зрителей было единодушным. Творчество Брюллова потрясло всех. Как и его облик, манера поведения, которую сравнивали с прихотями римских императоров и вольностями любимцев Екатерины Второй.

Живописца стали называть не иначе, как «Карл Великий». Он был в моде, на волне успеха, он писал заказные портреты, запечатлевал облики близких людей. Не будучи борцом, он тем не менее совершенно искренне содействовал выкупу из крепостной неволи Тараса Шевченко, протянул руку дружбы Павлу Федотову – отставному офицеру, посвятившему себя живописи.

Между тем официальные круги николаевского режима ожидали от отечественного гения исправной службы на поприще прославления «самодержавия, православия, народности». Брюллов брался за гигантские композиции, но вдохновение не посещало его, он мучился, хандрил, рвался обратно в Италию и вновь возвращался к картонам росписи Исаакиевского собора, которые – знал – никогда толком не окончит, не станет новоявленным Рафаэлем. В таланте и в душе «Великого Карла» что-то непоправимо надломилось. И он сам себе в этом сознался – прежде всего в «Автопортрете», написанном в 1848 году. Впереди еще были почти четыре года жизни и такая подлинная удача, как портрет археолога Ланчи, но итог жизни был уже подведен раз и навсегда собственной рукой мастера.

Что же все-таки случилось с Брюлловым? Ответ на этот вопрос в какой-то мере дает первая редакция повести Гоголя «Портрет». Перед «Великим Карлом» неизменно вставала сложнейшая творчески-моральная проблема: как фантазировать, чтобы льстить заказчику. Возвышенное может возвышаться в определенных условиях. Нельзя бесконечно воспевать бездарное, ординарное, не терпя внутреннего нравственного урона. Брюллов был слишком честен, чтобы не терзаться духовно, приукрашивая день ото дня то одно, то другое вельможное лицо. Он понимал, что сам разрушает свой талант. А выхода из создавшейся ситуации не видел.

...Даже среди многих замечательных произведений, хранящихся в Третьяковской галерее, «Автопортрет» Брюллова выделяется особыми качествами – и психологизмом и красотой колорита. Впрочем, в этой работе, как и в каждом подлинном создании искусства, невозможно выразительность цвета отделить от выражаемых красками мыслей и чувств. «Автопортрет» поражает могучим симфонизмом теплых и холодных тонов, создающих красноречивую мелодию, аккорды и полифоническое звучание живописного пространства. Пылающие красно-золотые краски как бы передают внутреннее горение, объявшее художника, но красное и золотое словно подернуто пепельной дымкой.

Мир отчужденно замкнут в самом себе и одновременно раздвоен в образе «Автопортрета», который своими очертаниями напоминает арку триумфальных ворот. Кажется, что вознесенная над землей громадина поеживается, оставшись наедине с вечностью. Триумф остался в прошлом, исчез, как умолкли минутные клики толпы. И ныне лишь ветер стонет в овальном проеме...

И вот в этом проеме вновь возникает знакомое лицо, оживает взгляд, обращенный к самому себе. В чем же магия портрета, сила и тайна его воздействия на зрителя?

Казалось бы, ясно: сила портрета в сходстве с натурой. Но послушаем, что пишет Александр Герцен, между прочим, почитатель Брюллова, в письме от 18 сентября 1858 года: «Трюбнер делает мой бюст; вот сходство-то: стыдно смотреть, так и хочется поднести абсинту с содовой водой». Проходя мимо иного портрета на современной выставке, порой хочется спросить у него, как проехать до ЦУМа, настолько реально и живо изображенное лицо. У «Автопортрета» Брюллова такого не спросишь, ему не захочется (внутренне не позволится!) «поднести абсинту с содовой». Воздействие его на зрителя и диалог с ним – особого, ненатуралистического рода. В этом произведении в конкретном эпизоде запечатлелся опыт человеческих чувств, далеко переходящий границы сюжета – больной художник смотрит на себя в зеркало. И чтобы такое осуществилось, потребовались все сложенные друг с другом компоненты художественного образа: симфонизм цвета и светотени, композиция, «посадка» фигуры, выразительность взгляда и другие изобразительно-выразительные компоненты, включая овальный верх. Эстетически воспитанный взгляд «читает» все эти художественные слова, выстраивающиеся в предложения, абзацы, главы, в живописный роман. И подобно тому, как, прочитав настоящую художественную прозу, мы мысленно возвращаемся в построенное писателем здание, проходим по коридорам и залам, заново узнавая и сопоставляя героев и ситуации, так и в живописи лишь длительное рассмотрение позволяет углубляться в образ, постоянно ощущать свежесть и новизну его воздействия.

«Автопортрет» Карла Брюллова принадлежит к произведениям живописи, заключающим в себе возможность такого рассмотрения. Справка искусствоведа и историка искусств, конечно, может помочь зрителю открыть для себя красоту образа, но все же основные усилия он должен приложить сам.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.