В ту самую минуту, когда ученик восьмого «А» класса Никанор Кострикин, держа под мышкой папку, набитую учебниками, вышел из своего тринадцатого подъезда, в соседнем, двенадцатом, дробно загрохотало, будто вниз по лестнице сыпанули крупным горохом, хлопнула дверь, и на крыльце появилась Катя Бояринцева. Только голубые банты, связывающие косы на макушке, еще как бы летели вперед, выдавая Катино стремительное движение, а сама — Катя всем своим видом показывала, что вовсе не спешит. Неторопливо поправила складку форменного школьного фартука, огляделась, заметила наконец Кострикина и широко улыбнулась ему. По лицу разбежались ямочки, большой рот со слегка вывернутыми губами стал еще больше, а круглые глаза сощурились двумя сияющими щелками.

— Привет, — небрежно бросил Кострикин, не глядя на Катю. Смотрел он, и смотрел внимательно, совсем в другую сторону, в арку ворот, куда как раз входила группа ребят. Двор был проходным, через него обычно ходили все, кто хотел сократить путь от новых домов к старой улочке, где среди отживающих век домишек возвышалась пятиэтажная краснокирпичная школа.

Вот идет незнакомый парнишка, дальше две девочки из седьмого размахивают портфелями, а за ними — ну, конечно, кто еще может идти так гордо, не глядя по сторонам? Кира Вулошева шла позади тех девчонок. Они как бы расчищают ей путь своими портфелями, а она, гордо подняв беленькую голову, шагает, вроде какая-нибудь «наша высокая иностранная гостья».

У Кати, от которой Кострикин совсем отвернулся, сбежала с лица улыбка. Посерьезневшие круглые глаза, сморгнув обиду, снова с внимательной ласковостью обращены к Никанору.

— Никуля, Никуль, а ты тапочки для физкультуры не забыл?

— Чего? Тапочки?

А, черт, он в самом деле забыл и тапочки и форму для урока физкультуры. И откуда только эта Катька все знает?

— Забыл, ага. Спасибо, — бубнит он и нехотя возвращается обратно.

Лифт на седьмой этаж ползет медленно. А мысли — те летят с космической скоростью. И все мрачные. Не везет ему. С самых первых дней жизни, во всем. Имя дали ему Никанор. Это бы еще не беда. Зовут же деда Никанор Василич. Хорошее русское имя. Так нет, его с пеленок мама стала называть Никулей. В детстве, бывало, только он запоздает домой, тут же на весь двор раздается: «Ни-ку-ля-а!» Эхо подхватывает: «Ку-ля-а!» Теперь вот, пожалуйста, и Катька Бояринцева туда же: «Ни-ку-ля...» Еще Кира могла услышать. А не выскочила бы эта несчастная Катька на крыльцо и не напомнила про тапочки, Никанор шел бы до самой школы рядом с Кирой. И разговаривал бы с ней сколько хотел. Все-таки они почти брат и сестра...

Надо сказать, что насчет брата и сестры Никанор Кострикин сильно преувеличивал. Родство его с Кирой Вулошевой ограничивалось тем, что они родились в один и тот же день. Тогда познакомились и подружились их матери, благо что и жили рядом, в соседних домах. Потом Кирина бабушка взяла на себя заботу о внучке и о маленьком Никуле. Когда втроем они гуляли во дворе, все вокруг думали, что ребятишки, за которыми присматривает эта пожилая женщина, — близнецы.

Давно это все было. Никанор уж и забыл подробности тех лет. Пожалуй, один только случай запомнился ярко. И то потому, что о нем часто любили вспоминать и рассказывать взрослые. Произошел он, когда ребятам было года по четыре, летом, на даче. Возле дома, который вместе снимали Вулошевы и Кострикины, хозяин когда-то выкопал небольшой прудик. Постепенно он обмелел, затянулся ряской и почти совсем превратился в болотце. Ребят к нему привлекали водившиеся в стоячей, прогретой солнцем воде странные существа — не то ящерицы, не то рыбы, полупрозрачные, с растопыренными лапами и длинным хвостом, тритоны. Однажды Кира, пытаясь поймать тритона, споткнулась о корягу и с размаху плюхнулась в пруд головой вниз. Ее «братец» на мгновение оцепенел, потом подскочил и, крепко ухватив отчаянно бьющие по грязной воде Кирины ноги в красных сандаликах, потянул на себя изо всех сил. При этом он заревел так громко и с таким ужасом, что из дому выскочили все взрослые, какие находились там в этот момент. Девочку тотчас достали из пруда. Она была жива и невредима, только до неузнаваемости вымазана болотной тиной. Никанора потом все без конца тискали и целовали, совали ему сладости и всякому, кто приходил в гости, рассказывали, какой он герой и спаситель. Сначала ему это нравилось, потом надоело, и он стал прятаться, если в дом приходил новый человек.

Вскоре после этого случая отца Киры, строительного инженера, перевели на какую-то уральскую стройку, потом на другую. В Москву Вулошевы наезжали в отпуск навестить Кирину бабушку, но все получалось так, что младшие Вулошевы — Кострикины не встречались.

Только месяц назад, когда Вулошевы насовсем вернулись в Москву и всей семьей пришли навестить старых друзей, ребята после десятилетнего перерыва заново познакомились.

Вот тут-то Никанору и стало ясно: все, что было до этого дня, — школа, друзья, даже книги, все не имеет никакого значения. Жизнь, оказывается, началась именно с того вечера, когда к ним в дом вошла эта беловолосая девочка, коротко, по-мальчишески остриженная, с изящным, немного насмешливым лицом. Вошла очень свободно, без всякого кривлянья и писклявой суеты, и крепко пожала ему руку.

— Здравствуй, братец Ник! Вот ты какой!

«Братец Ник», — сказала она. Детское имя Никуля или позабыла, или оно ей больше не нравилось. Вот и Никанор с тех пор терпеть его не может. И никакой Катьке не позволено... А тогда, поздоровавшись, Кира улыбнулась. С нее-то все и началось, с Кириной улыбки. Никанор сразу забеспокоился, сделался каким-то взвинченным. Весь вечер то пытался залихватски, кстати и некстати острить, то смущался и краснел до ушей от сознания собственной неловкости. Но все это ничего. Важно, что Кире, кажется, все-таки было весело. Она много смеялась. Вот это единственное, что он запомнил из всего вечера, — Кирин смех. Возникающий внезапно и сразу смолкающий, будто нечаянно тронули звонкий колокольчик и сразу зажали рукой... Нет, так, как она, смеяться не умел никто!

Жаль, что Киру зачислили не в восьмой «А», где учится Никанор, а в восьмой «Б». Даже на переменках теперь редко удается перекинуться словечком. Сегодня была такая прекрасная возможность идти рядом с Кирой долго, до самой школы. Если бы не Катька и не дурацкие эти тапочки...

Никанор яростно перекидывал в ящике письменного стола старые тетради, под которые — хорошо ведь помнил это — засунул в прошлый четверг тренировочные штаны, а сейчас они как сквозь землю провалились. Почти с ненавистью подумал он о Кате Бояринцевой, испортившей такое хорошее утро, отшвырнул гантель, подкатившуюся под ноги, и услышал звонок в дверь. Взъерошенный и злой, пошел открывать. На пороге стояла... Кира.

— Я видела, что ты вернулся, подождала, подождала, а ты не выходишь...

— Я? Ты ждала меня? — Все оттенки удивления, радости, смущения и еще других всевозможных чувств отразились на физиономии Никанора.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.