«Олег Матюхин — корабел. Корабельный мастер. Кораблестроитель. Он высок, сухощав, но крутоплеч. Энергичный и ловкий в работе. На собеседника смотрит открыто, задиристо. В суждении нетороплив. Говорит, подбирая, взвешивая слова, не потому, думаю, что любит выражаться забористо, высоким стилем, — для ясности мысли, чтобы быть сразу понятым, чтобы не переспрашивали».
Такую запись я сделал в блокноте после первого дня нашего знакомства. Тогда, в этот первый день, мы порядочно умаялись, излазив Олегово корабельное заведение. Он мне, как это принято, добросовестно рассказывал про хитроумную свою технику. Я послушно трогал разные вентили и рычажки, обнаруживая серьезные пробелы в гидравлике и кинематике. А Олег ничуть не терял надежды пробудить во мне интерес. С иронией поглядывая на свежие пятна машинного масла на моей рубашке, он работал и рассказывал, рассказывал и работал, справедливо полагая, что всякий подлинный интерес к делу вынашивается в колыбели чувства и знания... Ну, а потом непростительным для собеседника образом вдруг умолк, сосредоточился. И размышлял над чертежом с полчаса, пока славная улыбка не утвердилась опять на его лице. Тогда он посмотрел на меня словно издалека, с вершины только что озарившей его догадки. И все повторял:
— Гляди, как можно просто сделать... А раньше не сообразил... Гляди, как все просто...
Сейчас думаю, что совсем не зря в своей первой записи я назвал Олега корабелом, а не слесарем-монтажником, каковым он значится в штатном расписании ленинградского Балтийского завода. И дело тут, разумеется, не в прозаическом, неромантичном назначении слесарного промысла. Дело тут в самом Олеге.
Вспоминаю, как едва ли не в первые минуты нашего знакомства он смутил меня необычным вопросом: «А Страдивари, по-вашему, играл на скрипке?» Я не мог взять в толк, при чем здесь Страдивари. «Для чего это тебе, парень?» Но со временем все разъяснилось, и довольно необыкновенно.
Итальянский скрипичный мастер, о котором Олег читал или слышал, был для него серьезной человеческой загадкой. Что за личность Страдивари, чье мастерство нетленно, добросовестность безупречна, а проникновение в сущность ремесла до сих пор покрыто дымкой колдовства и тайны? Олег не делал на досуге скрипок. Не помышлял о возможности прославиться в веках, выполняя, в сущности, скромную работу. Он строил корабли, ходил в промасленном комбинезоне, ездил на заводские маевки и старался на комсомольских субботниках. Но он ощущал (он сам сказал мне об этом) в любом маленьком деле первородное назначение человека, тем самым в чем-то разрешая загадку Страдивари — думать, вникать и докапываться, переделывать и добиваться совершенства — словом, творить на верхних ступеньках той глубоко осознанной человеческой деятельности, которая ведет к восприятию труда как наслаждения, а не как необходимости.
Вопрос, играл ли Страдивари на скрипке, был для Олега не случайным и не праздным. Мы это еще увидим. А пока, листая свой блокнот, перечитывая записи, имеющие к Олегу отношение, я думаю о том, что огромность общественных задач, ответственность уже не за гайку, а сложнейший механизм производят в определенных, разумеется, условиях серьезный творческий сдвиг в сознании работника. Техника сложна — он учится, чтобы постичь сложное. Учеба дает ему знания и понимание сути всеобщего, и он, не закапываясь в частностях, видит их во взаимосвязи. Он постепенно перестает быть зависимым от нормы выработки. Норма выработки зависит от того, насколько творчески работник овладел техникой. Он при станке или станок при нем?
«Олег Матюхин, — читаю я очередную свою запись, — пришел на Балтийский завод в 1957 году из ремесленного училища. Судьба его не баловала: в пятнадцать лет взвалил на плечи тяжесть семейных забот (мать, младший брат). Мечтал не слесарить — стать матросом. Признался, что сначала горько было: он «вылизывает» корабельную технику, а кто-то «ходит» на его корабле. Рассказывал, когда спускали на плав его первый корабль, переживал отчаянно, как бы винт, который он монтировал, не зацепился за кромку стапеля. Корабль ушел на ходовые испытания — Олег почувствовал себя опустошенным».
Я его спрашивал, о чем он думал в первые свои рабочие месяцы. Он отвечал: о вещах житейских, прозаических. О заработке; о том, чтобы не «запороть» работу; чтобы закончился поскорей рабочий день. А о корабле?
Корабль как собственное детище он до поры до времени не воспринимал. Почему?
— Было едва уловимое ощущение причастности к этой великолепной стальной махине... Одна десятитысячная от общих усилий — весь мой вклад... А знаете, пацаном я ходил в судомодельный кружок — там строишь кораблик один. Вот где, казалось мне тогда, настоящая удовлетворенность!
Я возразил ему, сказав, что судовая модель годится разве что для перевозки пуха, тогда как танкер...
Он понял меня.
— Что Из того, если пух? Мы говорим не об общественной полезности судовой модели и танкера. И не о тоннаже. Мы говорим о человеке, который строит суда, самолеты, растит хлеб... Когда я мастерил модели, то испытывал, повторяю, истинное наслаждение. Мне хотелось работать еще и еще, совершенствовать, в сущности, общественно бесполезные игрушки... Ну, а на заводе первые годы работалось слепо, хотя я прекрасно понимал, как нужны стране танкеры и траулеры... Вот тогда-то я впервые и спросил себя: играл ли Страдивари на скрипке?.. Мастер делал скрипки, и если он играл на своем инструменте, то был по-настоящему счастлив. Он чувствовал себя мастером. Он окрылялся...
— Значит, хлебопашец непременно должен печь свой хлеб? — некстати спросил я.
— Может быть, — отпарировал Олег, — хотя желудок к этому факту глубоко безразличен...
И, посерьезнев, рассказал мне, когда ощутил настоящую причастность к делу, которое делал. Когда стал гордиться своей обыкновенной профессией слесаря.
Он вышел в море на ходовые испытания на том самом корабле, который строил. Он пережил пору доводок и поломок. Он понял, что без его пары рук, без активной работы его мысли стоять вечно кораблю у заводского пирса. Он открыл для себя свое собственное назначение и окрылился.
— Но ведь игру на скрипке Страдивари слушали и слушают миллионы людей! — заметил я.
— Да, но и танкер развозит по всему свету нефть для нужд миллионов людей,' — сказал Олег.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Репортаж из столицы IX Всемирного
Фантастический роман. Продолжение. Начало см. В №№ 11 – 13.