Незаметно туман почернел, сгустился до ночной темноты, вблизи и вдали легли зубчатые тени леса. Мы выехали к повороту на шоссе, и машина остановилась. Тихонечко щелкнув, открылись двери кабины, из лесной благостной тихости вдали донеслось конское ржание и — совсем близко — чьи-то слова и смех: машину, как обычно, поджидали спешившиеся патрульные. Зная, с какой стороны они подойдут к открытой кабине, мы выскочили с другой в темноту. «Никого», — сказал, как мне показалось, разочарованно и тревожно голос подошедшего Оливье, а незнакомый голос очередного патрульного — я мало кого знал на заставе — спросил: «Вы о чем, лейтенант? Ведь это же отъезжающая, а не прибывающая машина». Оливье вздохнул — я отчетливо услышал, как он щелкнул сейчас же пальцами — признак тревоги и нетерпения, и, честно говоря, обрадовался: беспокоится парень. «Так, — сказал он патрульным, — порядок. Поезжайте». И машина уже без нас растаяла в окружающей темноте.
Тень Оливье молча двинулась к лесу, где ждали стреноженные лошади. Он прибыл один вместо конюхов и не затем, чтобы только отвести лошадей на заставу, а потому что втайне надеялся на мое возвращение.
— Оливье! — позвал я. Тень впереди остановилась.
— Ано?
Удивление, оборвавшаяся тревога, вмиг снятое напряжение и просто радость слились в этом негромком вскрике.
— Неужели оттуда?
— Оттуда.
Зернов и Мартин подошли ближе. Незачем было прятаться и оттягивать встречу.
— Это Борис, — я дотронулся в темноте до Зернова, — а это Дон. Не зажигай фонаря — это не обязательно. Верные друзья и добрые парни.
— Плохих не выберешь, — отозвался Оливье.
— Их нужно поскорее отправить в Город. Мундиры, сам понимаешь, липовые. Включи по одному в патруль и отправь с какой-нибудь подходящей машиной.
— Куда?
— На улицу Дормуа.
Я имел в виду фото-Фляш — ателье, которое после гибели Маго и ухода самого Фляша в глубокое подполье удалось арендовать Зернову не без помощи Томпсона. Там они с Мартином могли переодеться и переждать до утра — не в полицейских же мундирах являться в «Омон».
Оставив друзей дожидаться у дороги — незачем было им привлекать внимание в полицейской казарме, — мы с Оливье прошли в дежурку.
— Я с тобой, Ано, что бы ни случилось дальше, — просто, без пафоса, произнес Оливье. — И так уже случилось многое.
— Верю, — сказал я. — Но пока тебе лучше оставаться в стороне. Дело опасное, и рисковать не стоит.
Оливье обиделся.
— Я, кажется, никогда не был трусом. «Сказать или не сказать? Все равно сказать
придется, если ищешь союзника. Для врага же Оливье и так знает больше, чем нужно. Достаточно для того, чтобы поставить всех к стенке. Рискну».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.