В голосе Бойла мне послышались нотки растерянности, даже тревоги. И я рискнул спросить:

— Какая газета, комиссар?

— Сослали редактора, разгромили типографию, даже бумагу вывезли, а пакость эта выходит, — сказал он и, не объясняя, бросил трубку.

Плетка и шоколад

Мы выехали в Майн-сити на рассвете по окружной дороге в сопровождении эскорта патрульных с автоматами. Кажется, мое назначение опережало события. Бойл сказал: готовится бунт. Вероятно, он имел в виду локально ограниченный мятеж в одном из бараков, обеспечивающий побег, может быть, и значительной группе заключенных, но всегда только побег. Такие побеги случались: лес был наводнен шайками одичавших беглецов, время от времени нападавших на патрули и машины с продуктами. Но с моей помощью Сопротивление могло превратить мятеж в восстание, отнюдь не ограничивая его цели побегом. Сложность заключалась в том, что организация побега уже началась, а без соответствующих паролей и явок нечего было и думать о связи с лагерными подпольщиками. Даже выданные им списки провокаторов они, в свою очередь, могли посчитать провокацией. Правда, меня знал Джемс, но при его недоверчивости и пылкости моя самодеятельность могла иметь самые пагубные последствия. На подобную самодеятельность без директив Сопротивления я не имел никакого права.

Близость человеческого поселения стала заметной по мере нашего приближения к лагерю, показались конские табуны на лугах, обнесенных высоким забором, зелено-желтые массивы овса и плантации роз, явно посаженных человеком. «Участки полицейских-отставников, — пояснил Оливье, — заготовка розового масла». К лагерю мы подъехали не со стороны железной дороги, отделенной от леса колючей проволокой, а по грунтовке, изрезанной колесами и копытами, которая и привела нас к воротам в серой бетонной стене с лаконичной надписью «Уголь». На мой недоуменный взгляд Оливье разъяснил, что на таких же воротах к югу отсюда красуется надпись «Железо», а выше в горах — «Медь», в зависимости от того, на какие разработки ведет дорога.

Однако поселок за воротами производил даже симпатичное впечатление и чем-то напоминал виденное мною во Франции. Оттуда, вероятно, и были скопированы эти дома с черепичными крышами и цветными палисадниками, уцелевшими со времен Второй республики, одноэтажные коттеджи-модерн, нечто вроде мэрии в центре маленькой площади и трактир с вынесенными на улицу столиками под курортно-полосатым тентом. «Административный поселок, — подсказал Оливье, — комендатура службы, техническое управление и ресторан для нашей услады». «А рабочие?» Даже сопровождавшие нас патрульные заржали, как лошади. «Ты еще бараки не видел. И плеточный плац и собачий питомник». «Зачем питомник?» — поинтересовался я. Оливье ответил лаконично и грустно: «Увидишь».

Освенцим и Маутхаузен мы увидели позже, когда осматривали шахтерские обиталища в блоках-бараках, возглавлявшихся блок-боссами. «Облака» смоделировали человеческую жестокость, а человеческая жестокость придумала и оборудовала Майн-сити. То, что мы видели в бараках, кухнях и на плеточном плацу, где наказывали провинившихся окованными медью ременными плетками, можно сравнить с любой гиммлеровской фабрикой смерти и описание увиденного заимствовать из любого документального фильма, смонтированного по материалам Нюрнбергского процесса. Будет очень похоже. Несколько архаично, не столь модернизованно: не было печей, газовых камер, изделий из человеческой кожи, стерилизации. Но древние формы человекоистребления, вплоть до травли собаками, применялись здесь ревностно и умело.

Собак, впрочем, я отменил, плетки тоже. На самом большом плацу я собрал всех блок-боссов — типичнейших «капо» с выражением жестокости и хамства на лицах. Они были в таких же серых мундирах, как и галунщики. Только золота было меньше. За голенищем у каждого торчала плетка. С плеток я и начал.

— Плетки сжечь, а все плацы уложить дерном, — приказал я, — пусть будут лужайки для отдыха.

У маня в комендатуре был не то управдел, не то писарь, почти мой однофамилец — Онэ. Он тут же вел записи для приказа. А приказ этот поверг его в трепет — даже руки у него задрожали.

— Пункт седьмой охранительного устава гласит... — начал было он.

— Пункт седьмой временно отменяется, — перебил я. — Кроме того, все собаки используются только за проволокой. Никакой травли людей на территории лагеря. Все!

Так было покончено с плетками и собаками. Кроме того, я закрыл все карцеры, ввел наблюдение за безопасностью работ на лесоповале и увеличил дневной рацион для рабочих. Порядок в столовых и лазаретах наводил Оливье. На большее пока я не рискнул, да и реформы мои предназначались лишь для того, чтобы внести некое смятение в умах. Мятеж не должен был начаться без вмешательства Сопротивления. Джемса я в бараках не нашел, но имя его в списках видел. И мой интерес к нему, естественно, привлек внимание Онэ.

— Вы знаете, кто этот Джемс Стил? — спросил он.

— Знаю, — ответил я хладнокровно. — Бывший редактор подпольной газеты.

Онэ сейчас же насторожился: что это я затеял?

— Собираюсь расширить канцелярию, — небрежно заметил я. — Объем работы увеличивается, один вы не справитесь. А из бывшего редактора может выйти хороший писарь.

Онэ промолчал. Он копил наблюдения для доноса. Кому? Больному Бриску, которого я замещал, или самому Бойлу? Бриск меня не пугал, но вмешательство Бойла могло сорвать мои планы. Онэ становился опасным, а наш раунд решающим.

Для начала я послал его в нокдаун.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• …
• 17
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.