Мир вам, села моей земли, просыпающиеся на рассвете...

Мир вам, города моей земли, чьи названия звучат глубочайшей исторической поэзией... Когда мы говорим «Господин Великий Новгород», то перед глазами возникают эпизоды ближних и дальних эпох, и сердце наполняется гордой радостью. Я гляжу на полыхающий Вечный огонь у старой новгородской стены, зажженный во славу и память тех, кто сложил головы за свой народ в минувшей войне, а в ушах слышится звон вечевого колокола, сзывавшего на рать здешнюю вольницу, и зримо вижу Александра Невского, провозгласившего на века: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет земля русская».

Не бывает такого месяца, когда бы я не сходил поклониться стенам Московского Кремля...

Два-три раза в году свершаю хождения привычным родным путем: Ростов Великий, Ярославль, Кострома, Красное-на-Волге, Плес; во Владимире, Суздале, Мстере, Юрьев-Польском, Муроме, Меленках, Судогде я свой человек. У меня много друзей среди народных художников — миниатюристов, златокузнецов, резчиков по камню и дереву. Влюблен в бесконечные северные леса и полностью разделяю мнение нашего духовного наставника Сергея Тимофеевича Коненкова, заметившего однажды в разговоре со мной, что деревянный Кижский ансамбль на Онеге — гениальное творение великого зодчего, имя которому — Народ. Отзыв Коненкова имеет особую ценность, ибо основной материал скульптора — дерево.

К старым художественным гнездам влечет меня не праздное любопытство. Позволю себе порассуждать о старине и новизне.

Стоит ли перечитывать старые летописи, рассматривать почерневшие от времени фрески в давно заброшенных церквах, прослеживать внимательным взором за волнистой линией орнамента, высеченной на древнем камне! Какой смысл сохранять бревенчатые избы, домотканые полотенца, расшитые красными нитями!

Человек не подобен бабочке-однодневке, весело порхающей на солнце, не знающей о том, что было вчера и что ей сулит завтра. Человек наделен призванием к бесконечности — в его судьбе сплетаются в единый узел былое, нынешнее и завтрашнее. Человек — сын своего времени и своей страны, а чувство родины неотделимо от чувства прошлого. Для того, чтобы уловить луч, направленный вперед, надо поглядеть назад. Не случайно в годины военных лихолетий люди обращаются к героическим страницам своей истории, ища в прошлом поддержку, ответы на вопросы современности.

В сорок первом году, когда фашистское бронированное чудовище ползло к Москве, Алексей Толстой написал слава, исполненные глубокого смысла: «Родина — это движение народа по своей земле из глубины веков к желанному будущему... Недаром пращур плел волшебную сеть русского языка, недаром его поколения слагали песни и плясали под солнцем на весенних буграх, недаром московские люди сиживали по вечерам при восковой свече над книгами, а иные, как неистовый протопоп Аввакум, — в яме, в Пустозерске, и размышляли о правде человеческой и записывали уставом и полууставом мысли свои. Недаром буйная казачья вольница разметывала переизбыток своих сил в набегах и битвах, недаром старушки — задворенки и бродящие между дворов старички за ночлег и ломоть хлеба рассказывали волшебные сказки, — все, все, вся широкая творческая, страстная, взыскующая душа народа русского нашла отражение в нашем искусстве...»

К этим словам мне хочется добавить: родословное древо нашего искусства своими корнями уходит в таинственные толщи столетий; эти корни питались такими глубинными, подземными соками, что не видны невооруженному глазу. Потребовалась работа не одного поколения ученых, художников-реставраторов, собирателей-коллекционеров, подвижнический труд энтузиастов, для того, чтобы приоткрывалась завеса времени. В наши дни (для многих нежданно-негаданно!) художественные явления средних веков — произведения живописи, музыки, архитектуры — стали живой и зримой действительностью, в бурных ритмах космического века плавно зазвучали ритмы древнерусского искусства, а краски, которые вчера еще представлялись поблеклыми, становятся цветом, светом и воздухом современности.

Любить свое прошлое — значит наследовать всю красоту жизни, ее славу, свет разума предков, прекрасные радости, наполняющие душу человека, на лице которого свет зари нового утра.

...В природе все прекрасно: и плывущие по небу облака, и березка, шепчущаяся с травой, и суровая северная ель, и лишайник, карабкающийся вверх по склону каменистого откоса... Но что может по живости, прелести и очарованию сравниться с водой! Волнуемые ветром волны, отражающие в себе зеленое и голубое, — жизнь. Так думал я, когда на деревенском паруснике плыл по рябоватым просторам Онежского озера. Оно манило к себе прозрачностью и глубиной. Я вспоминал, что в старину считали воду плодотворящей, целебной, очистительной, вещей силой. Когда при гадании наши бабушки, бывшие еще молодицами, смотрелись в зеркало, надеясь увидеть в нем суженого, то это был «модернизированный» временем обычай испрашивать будущее у воды.

Озеро меняло свои краски. Сначала, когда рассвет едва вспыхнул над еловой кромкой, вода была темно-темной, холодной и неприветливой. Потом цвет озера стал оловянным; когда же лучи солнца заиграли на нашем парусе, вода повеяла свежестью, заколебалась, словно в танце, стала теплой по своим оттенкам, манящей к себе.

Куда я еду!

Мой путь в мир русской сказки — древние Кижи.

Те, кто не бывал на Онеге, думают, что Кижи — это островок, случайно затерявшийся среди водных просторов. Это мнение ошибочно. Знающие люди рассказывают, что на озере ни много нимало — 1 650 островов! Глядя на ели и березы, отраженные в воде, на солнце, краснеющее в волнах, облака, проплывающие, словно невесомые корабли, я вспоминал пейзажи Рериха, Нестерова, Писахова. Последний, посвятивший свою жизнь русскому Северу, был живописцем и сказочником. В одном из писем Степан Писахов, приглашая меня в Архангельск, писал: «Приезжайте к нам на Север, своей красотой венчающий земной шар».

Едем час, третий… Неторопливая езда успокаивает. И когда вдали показалась ажурная башня Гарницкого маяка, мой знакомый лодочник Савелий Васильевич сказал:

— В Кижи теперь многие ездят…

— А раньше!

— Раньше было тихо.

Лодочник, пожилой, морщинистый человек, немало побродивший на своем веку с топором и пилой, много поработавший — об атом свидетельствовали его сильные, корявые, избитые руки, — помолчал и добавил:

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.