3 ноября, 56. Москва.

Семен Шуртаков: «Дорога к себе»

Из беседы с молодыми литераторами Тихоокеанского флота

Тихоокеанский флот... Туда я попал перед самой войной. Приехал из родных мест, из Горьковской области.

Служил я сначала рядовым матросом — дальномерщиком, затем был переведен в многотиражную газету соединения. И вот в ней-то, затем в газете флота «Боевая вахта» и были напечатаны мои первые рассказы.

Конечно, эти рассказы были не более чем пробой пера. Я еще только учился писать, пытался постичь «тайны» литературного ремесла. (Не надо понимать так, что сейчас я уже «выучился», — писатель «учится» писать всю жизнь.)

Я очень много читал, и особенно ценным пособием для меня был — учитывая большую удаленность от центра — журнал «Литературная учеба», основанный еще Горьким. До сих пор памятны мне читанные в те времена статьи Федора Гладкова, Константина Федина, Константина Паустовского,

Леонида Леонова. Особенно запомнилась серия статей видного литературоведа и, как я потом узнал, прекрасного педагога Николая Ивановича Замошкина — о сюжете, композиции, языке. Это были мои, так сказать, первые университеты.

Конечно, я тогда и думать не думал, что пройдет не так уж и много времени, и я буду учиться у этих мастеров уже не со страниц журнала, а, что называется, очно...

С десятком рассказов и повестью, которая была опубликована в той же «Боевой вахте», я по демобилизации в 1946 году приехал в Литературный институт имени Горького. Приехал в бушлате, из которого видны были, как и у вас вот, сине-белые полоски матросской тельняшки...

И Гладков, и Паустовский, и Замошкин были руководителями творческих семинаров. Каждый из них щедро делился с нами своим большим литературным опытом, своими взглядами на литературный процесс, на высокое призвание писателя. Естественно, что у каждого из этих мастеров и свои эстетические принципы и свои пристрастия. Гладков, например, требовал более пристального внимания к факту как первоисточнику искусства. Он не раз говорил, что для настоящего писателя вся его жизнь без остатка и есть основа творчества, даже трудности нашей студенческой жизни советовал почитать за благо — вспоминал, как в каморке под лестницей писал свой «Цемент»...

Вспоминая с благодарностью Гладкова и других крупных мастеров слова, я все-таки должен, сказать, что решающую роль в моей судьбе сыграл Константин Георгиевич Паустовский. В его семинаре я занимался около пяти лет.

Константин Георгиевич учил нас чувству языка, совершенству формы. Правда, мастер не отрывал этих понятий от жизни, от той атмосферы, в которой жили мы все до того, как попали в институт. Чтобы лучше узнать нас, каждого в отдельности, Паустовский попросил, чтобы каждый написал, как, когда и почему начал писать.

Написать, разумеется, не анкетно, а в форме рассказа или зарисовки. Я и по сей день помню этот небольшой этюд: было в нем и ночное в лугах за моим родным селом, и утренняя заря, и работа на тракторе и комбайне — а я не один год проработал трактористом и комбайнером, — были там и мои товарищи, моряки-тихоокеанцы, — мои первые и читатели, и ценители, и герои рассказов и повестей...

Мало кто так чувствует слово, как Паустовский. С каждым новым занятием мы убеждались в том, что можно овладеть и сюжетом и композицией, а слово так и останется «непроизнесенным» — оно не зазвучит...

Краткость и емкость языка, звучание слова, его многозначность — и первый, и второй, и третий смысл — пониманию всего этого мы учились у Паустовского как бы заново.

Паустовский развивал в нас понятие об особой и каждый раз неодинаковой атмосфере произведения, его «воздухе». Он учил нас создавать настроение в прозе. И мы убеждались, что подобное состояние действительно, по словам Паустовского, идет от наполненности писателя впечатлениями, переживаниями. Каждую осень после каникул он рассказывал нам, что ему доводилось видеть летом. Потом в зимних книжках журналов мы читали его новые вещи и с изумлением обнаруживали страницы, бывшие совсем недавно устными рассказами.

Константин Георгиевич доверял нам и верил в каждого из нас, а это очень много...

Моей дипломной работой была повесть «Трудное лето». И сейчас еще я заглядываю на ее страницы: там многие абзацы выправлены твердой рукой учителя, на многих страницах его пометки...

Но вот диплом защищен. И вскоре Константин Георгиевич рекомендует меня в Союз писателей...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.