Белые балахоны

Прибрежный храм в Махабалинураме. Каменные тигры. Седьмой век. Голова Шивы. Пещерный храм на острове Элефанта. Восьмой век. Шива — бог созидания и разрушения. Индийское тримурти. Брама, Вишна и Шива. Слияние индуизма с буддизмом. Взаиморастворение. Вишна становится одним из воплощений Гаэтамы Будды. Улыбка богочеловека. Загадочная улыбка. Воплощения. Ипостаси. Богиня жизни и смерти. Дурга. Она же Пар-Вати. Она же Кали. Кали — жена Шивы. Восьмируная. Трехликая. Вырубленные в скале храмы Эллоры. Индуистские, буддистские, джайнистские храмы. Четвертый — десятый вена. Храм Кайласа. Восьмой век. Изящный экскурсовод в сари. С бело-красной кастой меж бровей — символ третьего глаза. У бога вечного круговорота вселенной Шивы три глаза. «Обратите внимание на размеры храма. 260 футов длины, 170 ширины, 130 высоты. Зал, галереи, статуи и лестницы — все они вытесаны из одного куска камня». Злые дэвы пытаются сокрушить скалу, на которой сидят Шива и Пар-Вати. Но Шива улыбается. Загадочная улыбка. Как у Будды. Устоит ли мир?

— Простите, сэр! Я имею честь видеть перед собой Уолтера Мирчерта? — Кругленький господин приподымает шляпу. Склеротически-румяные щеки. Белый пух на розовом черепе. Круглые старомодные очки. Мирчерт кланяется.

Конечно, он достаточно известен. Но не настолько, чтобы... Впрочем, чего на свете не бывает. Еще одно знакомство во время туристской поездки. Чем он может быть полезен? Беседа с расплывчатыми границами вокруг зла и добра? Интервью? Автограф? Нет, конечно, не автограф... Что же тогда?

Господин достает бумажник и вытаскивает визитную карточку. Симон Визен... «Тот самый? Ах, неужели! Какая интересная встреча...»

«Симон Визен. Частная комиссия по розыску скрывающихся нацистских преступников. Вена. Австрия».

«Да, это именно он первым напал на след Эйхмана. Но сколько еще их не поймано! Мартин Борман, рейхслейтер? Возможно... Врач Освенцима Менгеле... Увы, это деловая поездка. Просто выдалась свободная минута. Нельзя же не побывать здесь. Посмотрите только на слонов, которые поддерживают площадку. Как запрокинуты и загнуты хоботы! Как подняты вверх бивни! Давно хотелось познакомиться, мистер Мирчерт. Очень давно. Ваша книга «Фашизм и наука» выходит в Австрии уже третьим изданием... Кстати, мистические церемонии всегда были характерны для тайных организаций...»

В тот день кончился его отдых. Развлекательная поездка по экзотическим уголкам Индии. Жена и дочь продолжили ее без него. «Вам нужны доказательства? Вы получите их!» — сказал Визен, и вечерний «суперконстеллейшн» унес их в Европу.

И пролегла роковая граница. И началась новая жизнь. Преследователя и преследуемого. Следящего и следимого. Кеннет Смит — стало имя его. Новое имя в новой жизни...

...Он немного забегает вперед. Новое имя появилось, когда он возвратился в Штаты... Идея пришла неожиданно. Может быть, в тот день, когда он беседовал с Визеном в его кабинете. Сначала завтрак. Превосходная ветчина с зеленым горошком, яйца, апельсиновый сок и кофе со взбитыми сливками. Потом уже сигара в типичном адвокатском кабинете. Кожаные кресла и застекленные книжные шкафы под черное дерево. Такие же точно шкафы стоят в кабинете отца... Есть тихий дом в маленьком городке штата Нью-Джерси. Улица Томе Ривер. Телеграфные столбы слева от шоссе и охваченные лихорадкой клены — справа. Винтовая лестница и трехоконная комната в бельэтаже.

Эбеновый письменный стол под зеленым сукном. Бронзовые канделябры с электрическими лампочками. Старомодный телефон. И два таких же, как у Визена, шкафа. Только отца нет. Он погиб в Арденнах. Зарыт в сухой суглинок. И год за годом, похожие на позеленевшие от времени канделябры, роняют на его безвестную могилу рыжую ломкую хвою ели. Извивы памяти, ее развороты, пересечения, мертвые петли. Ауканье в безответный туннель прошлого. Только смутное эхо. Только сердце сжимается от невозможности и тоски. Но очнись — и поймешь, что принял за это свой собственный шепот. И настоящее обступит тебя. Но реальность ли это? Может быть, единственное, что действительно существует, это кузнечик из детства? Грязный, исцарапанный кулачок. В нем скребется помятое насекомое. В горячем и скользком от пота твоем кулачке обреченно скребется кузнечик. Усики его помяты. Жвалы шевелятся, как расплывающиеся от обиды детские губы. Он пачкает твою вспотевшую ладонь желто-зеленой тягучей жидкостью, бусинкой выступающей на его плачущей морде. И ты разжимаешь ладонь... Может, и придет кузнечик в себя средь синеватых стеблей росистого овса, отыщет путь к ручью, минует пыльную утоптанную дорожку, окаймленную готовыми облететь одуванчиками. Такая малость! Но почему ты навсегда запомнишь эту инстинктивную жестокость свою, вину без искупления? Будет много другого, куда худшего... Все позабудешь и все простишь себе. Только укоризненная мордочка обиженного кузнечика, выпускающего остро пахнущую желто-зеленую капельку, с той же силой всегда будет сжимать твое сердце. Почему?..

Мирчерт. Почему?

Визен. То есть как почему?

М. Простите. Я немного отвлекся и заговорил вслух... Дело вот в чем. Представленный вами материал о связях клана с нацистами очень убедителен. Нет нужды доказывать, что клан — это банда фашистских погромщиков. Всем известно, что пропагандистские материалы пресловутого Белого фронта печатались в Эрфурте гитлеровским органом «Вельт Динст», во главе которого стоял Штрейхер. Я сам видел фотографию, на которой Дракон клана Артур Делл пожимает руку фюреру германо-американского фашистского бунда — Августу Кляппроту.

В. У меня эта фотография есть. Она была сделана на объединенном митинге в Нью-Джерси, где бундесфюрер откровенно заявил, что принципы бунда и принципы клана одни и те же.

М. Совершенно справедливо! Но все эти материалы более чем тридцатилетней давности. Поэтому мне и хочется узнать, какие есть у вас основания утверждать, что и сегодня клан тесно связан с неофашистскими организациями.

В. Вы полагаете, что природа фашизма может измениться?

М. Отнюдь нет! Дело совсем не в этом. Просто меня интересуют фанты, если они, конечно, есть.

В. Они есть. Разрешите, я начну с небольшой предыстории.

М. Пожалуйста.

В. Начнем с имперской канцелярии накануне падения Берлина. Это своего рода завязка. Изучив десятки тысяч документов, американский журналист Ширер сумел воссоздать атмосферу, которая царила в бункере имперской канцелярии незадолго до самоубийства Гитлера и Геббельса. Вы, безусловно, знаете эти материалы. Гитлер и Геббельс послали за своими гороскопами, хранившимися в архивах одного из бесчисленных «исследовательских учреждений» Гиммлера... Это была атмосфера сумасшедшего дома. Члены кабинета возлагали свои надежды на предсказания звезд! Окруженные пламенем горящей столицы, они торжествовали по случаю смерти Рузвельта, усматривая в этом верный признак того, что всевышний теперь, в последнюю минуту, спасет третий рейх от надвигающейся катастрофы. Но к 29 апреля даже этим маньянам стало ясно, что ни разгромленный вермахт, ни мистика не смогут отвратить рокового конца. В четыре часа ночи, ровно за 11 часов до того момента, когда они с Евой Браун приняли яд, Гитлер написал завещание. Он призывал своих партайгеноссе «ни при каких обстоятельствах» не прекращать борьбы и продолжать ее «где бы то ни было» до того момента, когда «снова взойдет солнце лучезарного национал-социалистского движения». В этом завещании Гитлер передавал пост рейхспрезидента гросс-адмиралу Деницу, а рейхсканцлера — Геббельсу. Возникает вопрос, кого Гитлер назначил своим преемником. В завещании ничего не говорится о новом фюрере. Борман упоминается там лишь в качестве министра по делам партии. Кто же фюрер? Есть основания полагать, что имя нового фюрера было названо устно. Ведь и в 1939 году, начав мировую войну, Гитлер тоже устно назвал сначала Геринга, а потом Гесса своими преемниками. Но если тогда он мог сделать это громогласно, то накануне краха имя наследника должно было сохраниться в глубочайшей тайне. Гитлер не мог оставить национал-социалистов без вождя. Скорее всего (в тех условиях оснований на то было куда больше, чем в 1939 году) он опять назвал неснолько имен. Я уверен, что один из этих возможных фюреров жив и является действительным руководителем партии, ныне называющейся национал-демократической.