«Дурацкие сны», — подумал Вихрь. Он и глаза не открывал, чтобы успокоить себя. Так он, во всяком случае, считал, так он объяснял себе это. На самом-то деле в нем сейчас жили не мысли, слова или этот нос с насморком, приснившийся ему или находившийся где-то совсем рядом, — на самом деле в нем сейчас работал инстинкт. Человек в ночном лесу, чтобы выжить и победить, обязан быть как зверь, то есть жить сначала инстинктом, а после уж разумом. Он выгадывал мгновения, его инстинкт. Инстинкт сейчас решал вместо него — открыть глаза, или вовсе не поверить этому сопению, или, словно во сне, повернуться, но так, чтобы правая рука обязательно ощутила под собой кожу портфеля, в котором гранаты и парабеллум. Он всегда клал этот портфель справа от себя, под боком; со сна очень трудно вытаскивать оружие из карманов — карманы перекручены, и, пока вырываешь оттуда оружие, теряются те мгновения, которые могут спасти. Он повернулся, будто во сне, зачмокав губами. Он не приказывал себе играть это чмоканье спящего человека — это было помимо него, это шло само собой, как результат его последних трех лет.
Портфеля не было, хотя он точно сыграл жест правой руной, выбросив ее далеко вперед, чтобы захватить побольше мхов, если во сне разметался и портфель оставил где-то в сторонке.
Еще отчетливее он услышал чье-то сопение.
«Наверное, коза, — сказал себе Вихрь, все еще не открывая глаз. — Стоит и слушает, прежде чем переходить дорогу, спускаясь к реке, на водопой. И вся содрогается при малейшем ветерке».
Так он говорил себе, прекрасно понимая, что он обманывает себя. Это уже в нем говорил разум, а ведь разум — лжец; только в инстинкте правда, земная, живая, честная.
— Неплохой сон у этого парня, — услышал он немецкую речь у себя над головой.
Вихрь открыл глаза. Прямо над ним стояли три гестаповца. В руках у одного из тех, что стоял чуть поодаль, ближе к дороге, был его желтый портфель.
— Кто вы такой? — спросил Вихря человек в штатском, когда в полдень его привезли в Краковское управление гестапо.
На окнах были тяжелые, витые, очень красивые решетки. Стекла были вымыты до зайчиков. За окном было солнечно и тихо, как вчера в лесу.
Вихрь понял вопрос — он знал немецкий, но ничего не ответил, а только подобострастно улыбнулся и недоуменно пожал плечами. Тогда второй человек, длинный, жилистый, тот, который держал его портфель при аресте в лесу, слез с подоконника, подошел к Вихрю и спросил по-русски:
— Вам нужен переводчик?
— Я не понимаю по-немецки, — сказал Вихрь, — вернее, понимаю очень слабо.
— Вас спрашивает шеф отдела, кто вы такой?
— Я человек, — так же подобострастно улыбнулся Вихрь. — Попко, Кирилл Авксентьевич.
Длинный перевел. Тогда шеф отдела III-A попросил:
— Расскажите о себе.
— Вас просят рассказать о себе.
— Так что ж... Я готов. Попко я, Кирилл, украинец... Позвольте закурить, а то мои при обыске изъяли...
— Пожалуйста.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Осмелюсь утверждать — открытия делаются молодыми учеными