Он хватал несколько досок и бегом тащил их. Но уже через пару шагов одна клевала «носом», другая тянула назад, царапая землю «хвостом». А пилорама хряскала и хряскала, разгрызая бревна.
Сашку подгоняли, над ним смеялись, его посылали из души в душу. Но ничего не помогало. Доски были, как живые, только что пойманные рыбы: они бились в руках и рвались на свободу.
— Посередине бери, дурень, посередине! — хрипел бригадир и бежал выключать машину.
А как их возьмешь точно посередине, когда одна длиннющая, а другая коротенькая. И Сашка, кляня всех и вся, подбирал их с земли, пытаясь найти эту чертову середину. Потом, измученный, он лежал на груде опилок, и небо казалось ему с овчинку...
Бригадиру надоело с ним возиться, и он отправил Сашку разводить костер — собирать и жечь всякую мелочь. Работка плевая, даром что за нее зачетов почти не дают! Привезешь тачку, высыпешь в огонь содержимое и отдыхай. А рядом «отказники» сидят, чифир пьют, разные смешные истории рассказывают...
А Сашке не до смеха.
Кому какое дело, как я работаю — ради идеи или ради зачетов?! Давай процент, и точка! А ведь свободу можно приблизить, если здорово вкалывать…
Да, есть возможность освободиться раньше — хорошо работать. Но работать! Зато тогда, года через три, три с половиной, опять воля... Вот уж можно будет развернуться! Учитывая печальный опыт прошлого, действовать теперь только в одиночку, иметь два-три паспорта. В Москве, где тебя каждая собака знает, не показываться, а совершать вояжи по крупным городам. Но главное — нигде не задерживаться. Провернул «дело» — и на самолет. Прямо как Жан Маре в «Разбитых мечтах».
Да, чтобы вырваться отсюда побыстрее, нужно вкалывать дай бог! А иначе — сидеть, как миленькому, «от звонка и до звонка»...
Но у него ничего не получалось. То ли оттого. что не умел, то ли оттого, что не любил. А может, и от того и от другого... Короче, был он всем в тягость. Переводили его с объекта на объект, из бригады в бригаду, пока не попал он к Кудрявцеву.
Маленький, подвижный, властный, он ходил среди своих бригадников хозяином, сыпал цитатами, афоризмами, именами великих людей. Дескать, знайте, с кем имеете дело! Я вам не какая-нибудь шпана, а прежде всего человек образованный.
На Сашку этот камуфляж не особенно действовал — он презрительно смотрел на курносый бригадирский носик и думал: «Нет, ты, парень, не моей «масти».
Однажды Сашка стоял на бревнотаске раскатчиком. Нужно было откатывать сброшенные с транспортера стволы и укладывать их в штабель. Но и тут, как в первый день, с теми проклятыми досками, ничего не выходило: то бревно катится не в ту сторону, то, как ненормальное, крутится на месте. А сверху всё сбрасывают и сбрасывают…
— Дай-ка сюда!
Зло вытирая рукавом телогрейки соленый снег, залепивший лицо, Сашка с радостью отдал Кудрявцеву длинный шест — единственное орудие производства: посмотрим, как ты справишься с этим, бригадир, ведь ты привык только командовать...
И вдруг Сашка увидел другого Кудрявцева — не жох-человека с туманным прошлым, а работягу, ловкого, быстрого, сильного. Впервые Сашка понял, что работать можно красиво.
Кудрявцев обращался с нескладными, тяжелыми, скользкими бревнами, как жонглер с булавами. Неуловимое движение шестом, упругий толчок ногой — и бревно катится туда, куда требуется.
И опять прищурился Сашка. И опять что-то защекотало в груди: «Он может. И я смогу».
И смог. Медленно, трудно, продираясь сквозь свое неумение и нежелание, он лез в работу, стирая в кровь руки и наращивая мускулы.
Сначала пришло удовлетворение — не хуже других! Потом появился азарт — а почему бы не лучше? Проснулось старое, заветное — быть первым!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
(Исповедь американского шпиона)