Судья совершенно забыл о том письме Асанского. Только начиная опрос сторон, он подивился, как смиренно ведет себя человек, написавший в министерство такую пронзительную бумагу.
— Придется, так и лично до министра дойдете, товарищ Асанский? — спросил судья.
— Я не гордый, гражданин судья. Если законное мне причитается, то И до министра дойду,— с готовностью сказал Асанский.
«И хитрить станет неумело, прозрачно, и поддакивать на всякий случай станет, и просительно улыбнется — кому, дескать, от этого убудет? Ведь ему законное причитается»,— подумал судья, но не осуждающе, а, напротив, с каким-то неопределенным ощущением своей собственной вины перед Асанским.
— Не гражданин я вам, а товарищ,— поправил судья.—Вы же не подсудимый, вы ведь ни в чем не обвиняетесь, товарищ Асанский.
— Нет, нет,— сказал Асанский.— Я ничего дурного не сделал. Я только по закону.
— А 28-70 вы бы им заплатили?—вдруг спросила Андреева пожилая заседательница.— Ну не десять тысяч, а на пол-литра вы бы им дали?
— Только из своего собственного кармана,— уже не весело, как прежде, а угрюмо сказал Андреев.— За свои хоть допьяна напою.
— Ваших Смолин не возьмет,—огорчила Андреева пожилая заседательница.
— Ладно.— Судья похлопал ладонью по столу^— Надо назначить экспертизу.
Позволив себе целый час не слишком педантично соблюдать процессуальные правила, судья мог бы теперь сказать наперед, что прочтет он в сухом акте технической экспертизы.
Неожиданно встал Шуваев. Он и сейчас поднялся, как школьник на уроке, и, вздохнув, попросил:
— Вы меня простите, Олег Анисимович.
Судья не остановил Шуваева. Смолин торопливо как-то кивнул ему, скучающе посмотрел на Шуваева Андреев, а Кучумов, усмехнувшись, хотел что-то сказать, но не сказал.
— Вы меня простите, Олег Анисимович,— повторил Шуваев и сел.
Судья подумал, что, уйдя сегодня из зала судебных заседаний, Кучумов еще не осознает всей мудрой правоты закона перед его, Кучумова, упорствующим невежеством, и Шуваев до конца все-таки не поймет, какой злой несправедливостью могли бы обернуться его самые добрые намерения, и Андреев не попросит у Смолина прощения и не снимет перед ним шляпу. Но этот час, проведенный не по правилам гражданского процесса, час, когда неравнодушие Митина и его любознательность оказались сильнее судейской привычки, ни для кого ме шройдет даром. Пусть не сразу, не вдруг, этот час прорастет когда-нибудь в сегодняшних истцах и ответчиках драгоценной привычкой мерить свои намерения и свои поступки единственно безошибочной меркой — совестью народа и государства, возведенной в закон.
И не только они выиграли сегодня <не завершившийся еще процесс о двадцати тысячах. Первым, кто выиграл этот процесс, был он сам, народный судья четвертого участка Владимир Константинович Митин. Он не сумел бы определить, как называется его сегодняшнее приобретение — зрелостью, опытом, профессиональным удовлетворением, радостью от развеянных сомнений или еще более стойким убеждением в необходимости сомневаться... Митин знал одно: поступи он сегодня по-другому, он не смог бы с чистой совестью сказать, что всегда как надо выполнял свой партийный долг, честно решал от имени государства.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Александр Назаров отвечает своим корреспондентам