Судья

Асанский обождал, не засмеется ли кто. Никто не засмеялся, и он сказал, что через два года рыхлители пустили у них на объекте. Машина себя хорошо зарекомендовала, и руководство подготовило список на медали ВДНХ. Список начинался, конечно, Смолиным. Но в последний момент Олега Анисимовича кто-то вычеркнул. Впоследствии, правда, в стройуправлении вывесили приказ треста о премировании Олега Анисимовича двухнедельным окладом за инициативу. Из бухгалтерии ему звонят: «Идите получать премию, не то сдадим на депозит». Он отвечает: «Да, да, приду». А сам не идет и ему, Асанскому, говорит: «Жертвую на поминки моим доброжелателям». Через неделю опять звонят, а он опять: «Забыл, память у меня дырявая. В следующий раз обязательно получу».

— И получил? — справилась пожилая заседательница.

— Нет,— извиняясь, сказал Асанский,— побрезговал. Только втихую.

— Принципы! — радостно посочувствовал Кучумов.— Мы ихние принципы знаем: хата моя, корова моя, изобретение тоже мое.

— Да разве из-за коровы он бы с вами судился? — проговорила женщина в сером костюме, жена Смолина.— С вами судиться — заранее себя оплакивать.

— За десять тысяч и поплакать, наверное, можно,— сказал Кучумов и опять дружелюбно, как своему, улыбнулся судье.

— А вы попробуйте,— посоветовала пожилая заседательмица.— Что-нибудь изобретите, а потом поплачьте за десять тысяч.

— Ну, зачем же вы так? — укоризненно возразил Андреев.— Думаете, товарищу Кучумову легко пришлось? У Смолина с Асанским комбайн, к сожалению, не получился, и товарищ Кучумов с Шуваевым исправили положение. Не надо людей обижать.

— Можно я скажу? — вытянув руку, поднялся Шуваев. Он стушевался, покраснел и нерешительно попросил: — Вы меня... из списка... все-таки... вычеркните.

— Добрый вы, Шуваев,— похвалил Андреев.

— Не добрый,— сказал Кучумов,— глупый.

Молодая заседательница наклонилась к судье и озабоченно прошептала:

— А по-моему, не брать премиальные даже не разрешается. Вы точно не знаете, разрешается или нет?

— Знаю,— устало сказал судья.— Разрешается.

Пожилая заседательница взяла судью за локоть. «Читали?». Она пододвинула к нему газетную вырезку, лежащую в деле. Это была, наверно, одна из газет, расхваливающих новый комбайн. Смолин с Асанским принесли в суд несколько таких вырезок. Но статьи газетчиков, что бы ни толковали они, ничего почти не значили в споре о вознаграждении. А потому судья даже не прочел их внимательно. Бегло, на ходу проглядел.

Заметка, обнаруженная заседательницей, называлась: «Человек украшает землю». Судья пробежал ее глазами.

Автор описывал, как во время войны Юрий Антонович Асанский был минером и вместе с боевыми товарищами минировал территорию, на которой управление сейчас строит свои объекты. Когда пятнадцать лет назад тут только разворачивались работы, начальник строительства решил отыскать через Министерство обороны минеров, укреплявших данный участок. В живых оказался только Ю. А. Асанский, хотя его семья в военные годы дважды получала похоронные извещения. Первое задание Ю. А. Асанскому было: обезвредить когда-то заложенные им Мины.

Судья поднял глаза от газеты. Асанский по-прежнему суетливо улыбался ему.

Судья вспомнил свое первое впечатление об Асанском. Он прочел копию заявления Юрия Антоновича министру. Асанский писал министру, что ото всех этих мытарств с комбайном уже получил тяжелое заболевание сердца, что ему 55 лет и за три последние года он потерял здоровья больше, чем за всю свою жизнь. Он писал, что врачи, которые приходят к нему домой, просто удивляются, как это можно так бездушно относиться к новаторам-изобретателям, так над ними издеваться. И если он, Асанский, по состоянию здоровья не доживет до момента благополучного окончания этой истории с 'вознаграждением за комбайн, то вся ответственность ляжет на главного инженера стройуправления товарища Андреева.

Помнится, еще до слушания дела судья показал, смеясь, заявление Асанского пожилой заседательнице. Но она пожала плечами и сказала, что у нее эта бумага вызывает не иронию, а тревогу и горечь.