– И он не назвал себя?
– Нет... Я поставил прутики в воду, как просил тот человек, – сказал Полужняк, помолчав. – В Иркутске они стали оживать. В Новосибирске выбросили бутоны...
– У меня сегодня день рождения... – тихо проговорила она.
Окно кафе налилось синевой сумерек. Дали свет. Полужняк взглянул на часы.
– Можно, я провожу вас на поезд? – попросила Вика.
– Я буду рад.
Они вышли из кафе. На площади в тумане плавились желтые круги огней. Они взяли такси и поехали на Курский.
– Почему вы не самолетом? – спросила Вика.
– Предпочитаю по старинке, поездом. Хочется посмотреть на землю поближе. Я ведь ее почти не вижу. Так вот запросто завалиться на полку, ни тебе высотомеров, ни облачности... За окном обыкновенные сосны, разъезды, люди... Кружку пива на станции выпить – это же удовольствие! – Полужняк как-то очень доверчиво и добро улыбнулся.
Они едва не опоздали к поезду. Посадка уже заканчивалась. Летчик пожал Викину руку и вошел в вагон.
– Приезжайте к нам, – помахал он с площадки.
Вика грустно улыбнулась. Она постояла на перроне, глядя на убегающий красный фонарик хвостового вагона, потом медленно, машинально спустилась в тоннель. Площадь пестро блестела мокрым асфальтом, мокрыми горбами автобусов и такси, мокрыми плащами и зонтиками привокзальной сутолоки. Ее несколько раз останавливали, спрашивали, где она купила «такие прелестные цветы», никто не мог сказать их названия. Вика проходила мимо, не задерживаясь, потому что объяснять было долго и не хотелось.
«Это, конечно, все Юрка, – думала она, – он все такой же. Только он один мог сделать это...» Ей было грустно и тревожно. Вспоминая .о Юрке, она подумала, что он и сам похож на этот багульник. Такой же колючий, ершистый... И вдруг вот так неожиданно вспыхнет... Чудак...
Она все так же машинально села в кольцевой автобус, доехала до площади Восстания и оттуда пешком дошла до дома .на бульваре у Никитских. Домой идти не хотелось. Она прислонилась к чугунной ограде напротив. Сквозь редкие голые ветки кленов ярко светились окна ее квартиры на втором этаже в старом дородном особняке.
Горела большая люстра. Значит, уже гости. Опять собирается все та же компания. Борисовы друзья. Ее будут поздравлять, будут говорить приятности насчет «ужасно симпатичной квартирки» и ореховых кроватей-близнецов («Где вы достали такую роскошь?»). И, разумеется, насчет Борисова кандидатства. Ей нанесут всяких безделушек. Борис тоже подарит что-нибудь оригинальное и полезное. Например, поваренную книгу в белом пластмассовом моющемся переплете с именной гравировкой. Или особенный обеденный сервиз, из которого будет есть сам. ...Ее поздравят и потом забудут на кухне, где ей придется придумывать что-нибудь «вкусненькое». Все это будет называться днем ее рождения.
Она наперед знала, кто уже пришел и как все это будет. Пришла эта молодящаяся Руфка. Сбросив «шпильки», она сидит теперь на тахте и выставляет свои литые чугунные коленки. «Мальчики» будут подавать ей со стола закуски, она натыкает в соусницу крашеных окурков и запихает ее под тахту. Пришел этот подающий надежды Модельяни с Серпуховки. Не пропустил, конечно, случая и Гошка со своей крашеной секретаршей. Наверное, уже выполз «посмотреть на молодежь» и сам Леонард Андреевич. После первых бутылок начнутся бесконечные сплетни о своих начальниках и неприглашенных друзьях, будут выдавать «горяченькие» анекдоты с душком, потом пустятся перетряхивать всякие «измы». А когда все это надоест, Гошка вылезет со своим коронным номером: возьмет со стола две вилки и под стук, расставив локти, безголосо и картаво, ломаясь, начнет сыпать у кого-то переписанными куплетами. Задремавший было Леонард Андреевич бодро вскочит и картинно раскланяется со всеми: «Очень было приятно... Честь имею...».
Это называлось «посидеть в тесном кругу» – и Восьмого марта, и Первого мая, и в день рождения...
...С нависшего клена падали тяжелые капли. Вика чувствовала, что промокла и начинает дрожать. Но она не могла заставить себя перейти улицу и войти в то тепло напротив. Она видела, как за спущенными шторами мелькали темные силуэты. Немые и беззвучные тени странно и бессмысленно появлялись и исчезали в высоких стрельчатых окнах. Все, что там происходило, отсюда, с улицы, казалось призрачным и неживым. Но Вика знала, стоит ей подняться по лестнице, как все это будет озвучено, обретет запах, цвет, форму и станет опять ее жизнью...
И когда совсем рядом под навесом деревьев засветился зеленый огонек, Вика с какой-то холодной решимостью шагнула наперерез и подняла руку с багульником.
«Хорошо, что я отвезла Татьянку к маме», – вдруг обрадовалась она, когда машина уже мчалась по бульвару.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.