По перрону сквозил сырой ветер. Март уходил без солнца, хмурый и слякотный, и было еще много зимних шапок и воротников. Но кое у кого уже пестрели в руках первые тюльпаны. Желтые и алые пятна среди темных пальто. Их оранжерейную негу берегли в целлофановых обертках к приходу дальневосточного скорого. Вика пробралась среди встречающих в самый конец платформы. Нити подъездных путей уходили в серую мглу ненастья и тускло блестели мокрой накатанной сталью. Вика подняла воротник, засунула руки в карманы пальто, прислонилась к бетонной опоре.

Вчера она получила странную телеграмму. Были названы только номер поезда, вагон и подпись: Полужняк. Клавдия Антоновна, Викина свекровь, принявшая телеграмму, подала ее с поджатыми губами.

– Кто такой? – спросила она, выжидающе стоя у стола.

Вика видела на темной полированной крышке стола кулачок свекрови – усыхающий, в рыжих крапинках, с золотым, болтающимся кольцом на безымянном пальце. За четыре года замужества Вика никак не могла привыкнуть к этой женщине с аккуратной укладкой седых волос, властностью и холодной степенностью напоминавшей горьковскую Вассу.

– Не знаю, – задумчиво проговорила Вика, силясь вспомнить, кто такой Полужняк.

Когда-то у нее было много знакомых в Сибири и на Дальнем Востоке. Однокурсники по институту. Но потом связь с ними постепенно оборвалась без всяких видимых размолвок, просто так, за обветшанием прежних привязанностей. Среди институтских товарищей, кажется, никто не носил такой фамилии.

– Ты должна показать телеграмму Борису. Он все-таки твой муж! – Голос Клавдии Антоновны был настойчивым, не принимающим возражений.

– Хорошо, я покажу, – ответила Вика и, почувствовав, как задрожал подбородок, закусила губу.

– Вот уже и слезы! Боже мой! Нельзя ничего сказать!

– Я даже не знаю, кто это... – Вика встала и ушла в спальню.

– Виктория! Перестань! Я ничего не подумала дурного... – Клавдия Антоновна говорила, как всегда, растягивая слова, отчего все ею сказанное обретало непоколебимую значительность. – Я только хотела предупредить, что если это какой-нибудь твой родственник, то... Ты должна понимать, к нам нельзя. Леонард Андреевич совсем плох. Ему нужен покой. А главное, Борису надо заниматься.

Раньше, будучи студенткой, Вика испытывала трепетное благоговение перед всякими учеными степенями. В этом не было никакой тайной корысти, одно чистое, святое преклонение. Замуж она вышла по любви, а не из-за будущей карьеры аспиранта. Но когда ее Борис стал кандидатом, это звание утратило для нее святость.

Когда Вика проснулась, Борис еще спал на своей кровати-близнеце, поставленной рядом.

В серое окно однообразно и скучно барабанила мокрая крупа. Утро занималось обыкновенное, как вчера, как всю эту ненастную неделю марта. Все выглядело буднично, и Вика даже не сразу вспомнила, что сегодня день ее рождения. А вспомнив, тихо задумалась, прихватив край простыни губами. Прислушиваясь к самой себе, она не чувствовала той трепетной радости, какая приходила прежде в утро этого дня, а, наоборот, испытывала ощущение непонятной усталости и тревожного беспокойства.

Она достала из-под подушки вчерашнюю телеграмму и еще раз перечитала все, что было напечатано на бланке...

Борис, заспанный, помятый, нашел ее на кухне, ткнулся в щеку . сонными, сухими губами.

– Ну, поздравляю, поздравляю... Сегодня надо будет собраться. Размахиваться не будем. Самый узкий кружок. Ты знаешь, кто...

– Опять все то же и все те же...

– Мамуля, ты что-то капризничаешь.

– Я... устала...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.