Подлость, это подлость; Холлис ощутил бессмысленную подлость умирания — Эплгейт уязвил его, и вот он отыгрывается на другом. Эплгейт и космос ранили его, а он причиняет боль Лесперу.
— Ты вместе с нами, Леспер. Все кончилось, значит, ничего не было, не так ли?
— Нет!
— Когда событие прошло, то это равносильно, будто его не было. Кто скажет, что твоя жизнь прошла лучше, чем моя? Имеет значение только то, что есть в данный момент, а чем твое положение лучше?
— Оно лучше!
— Чем?
— У меня остались воспоминания, я все помню, все! — с негодованием возразил Леспер из глубины пространства, цепляясь за утешение памяти.
И он прав. Сознание его правоты ледяным потоком пронизало тело и мозг Холлиса. Воспоминания и мечты — это не одно и то же. У него только мечты о том; что он желал сделать, у Леспера — память о свершении. Понимание разницы безжалостно сокрушало Холлиса.
— Какая тебе польза от того, что прошло и не вернется?— крикнул он.— Чем мы сейчас отличаемся?
— Я чувствую себя спокойнее,— ответил Леспер,— я изведал все и теперь не опускаюсь до подлости, как ты.
Подлость! Холлис повторил про себя это слово: насколько он помнил, при жизни он никому не делал подлостей. Не мог позволить себе такую роскошь. Видимо, все низкое, что он сдерживал всю жизнь, вырвалось в такую минуту. Подлость. Он вдумался в слово. Слеза обиды покатилась по щеке. Кто-то уловил его прерывистое дыхание.
— Успокойся, Холлис!
Смешно. Минуту назад он сам пытался успокаивать других. Не сомневался в неподдельности своей храбрости. Оказывается, это не храбрость, а замедленная реакция на нервное потрясение. И теперь он пытается выложить в оставшиеся минуты всю низость, скопившуюся в течение жизни.
— Я понимаю, что тебе невесело, Холлис.— Голос Леспера замирал, пробиваясь за двадцать тысяч миль.— Я на тебя не обиделся.
Но неужели мы и теперь не равны? Леспер и я. Здесь, сейчас? Что толку от событий, прошедших давно? Нас всех ждет близкая смерть. Но в душе он понимал, что пытается обмануть себя. Все равно что не замечать разницу между живым человеком и трупом. Сияние жизни, таинственная искра в одном, а в другом — холод и пустота. Так и они с Леспером. Леспер жил полной жизнью, и это отличало его от. Холлиса, который давно уже отгородился от жизни. Разными путями пришли они к смерти, и если бы смерть имела разные формы, то они и умерли бы по-разному. Смерть, как и жизнь, должна быть неповторимо многообразная, и уж если он давно не жил, то чего ему бояться настоящей смерти?
Секундой позже метеор срезал, как бритвой, правую ногу до лодыжки. Он чуть не рассмеялся. Из скафандра снова исчез воздух. Он быстро согнулся: кровь хлестала из раны. Как забавна смерть в космосе: в непроглядном мраке невидимый мясник рубит тело кусок за куском! Боясь потерять сознание от боли, туманящей мозг, он затянул винт на колене, остановил кровь и распрямился. Воздух наполнил скафандр, и он по-прежнему летел и летел в пропасть, и это было все, что оставалось ему делать.
— Холлис!
Холлис равнодушно кивнул, обессиленный ожиданием конца.
— Это опять я, Эплгейт.
— Слышу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.