Трещит на ветру брезентовая цыганская крыша, краем привязанная к фургону. Ветер несет пыль.

Каждый вечер в конце маршрута начальник считает километры теодолитных ходов, количество описанных обнажений.

Коллекторы свешиваются из кузова.

– Ну, сколько?! Ну, как?

– Двенадцать и двадцать две... Отряд утихает. Каждый из двенадцати километров маршрута, каждая из двадцати двух точек наблюдений встают в памяти сиянием бело-розовых чинков, едкой пылью раздавленных нор, топотом удирающих по карнизу архаров.

Вечером здесь едят не на шутку: суп, наша и чай. Коллекторы переписывают длинные, похожие шершавые фразы описаний геологических разрезов в прошнурованные толстые книги. И развертывают крафт – бумагу с собранных за день бесчисленных образцов, а после надо аккуратно переписывать этикетки и упаковывать образцы вновь, на этот раз капитально, так, чтобы они могли выдержать многокилометровый путь к определительским лабораториям.

Отоспавшийся за день радист потрясает бланками свежих радиограмм.

Темнеет внезапно, почти катастрофически.

После ужина шофер подгоняет машину к палатке и вбрасывает в окошко переноску на длинном шнуре. Сидя под самой лампочкой, геологи кончают торопливые записи. Поодаль хрипло выкладывает последние новости радио. Над головами бесшумно пробегают по брезенту жирные коричневые фаланги.

На ночь палатки пустеют. Обитатели лагеря вытягиваются поверх спальных мешков, плывут в сухую прохладу. Звезды падают с чистого черного неба.

Кому охота, в теодолит можно увидеть булавочные уколы спутников Юпитера, и кольца Сатурна, надетые набекрень, и изрытую бледную поверхность Луны.

Конец полевого сезона

Озябшие волны взлетают по отмели. Ветер сшибает бакланов с мокрых камней. Белый глаз маяка слепнет в путанице косых дождей, летящих из взъерошенного тучами неба.

На базе в сутолоке, в тесноте, в столпотворении телогреек, спальных мешков и вьючных ящиков отряды готовятся к отъезду.

В камералке геологи, топографы, геоморфологи, гидрогеологи. Осторожно тыча измерителями, они вырисовывают каждый свое: изогипсы, изохоры, линии геологических границ, профильные разрезы. Шелестят странички полевых дневников.

Под навесами грудятся ящики с образцами. Сквозняки рвут брошенный без присмотра рулон оберточной бумаги.

Вечер ознаменован прощальным ужином. Назавтра уезжает отряд.

В тесных комнатах общежития, где с потолков еле светят подслеповатые лампы и за дверьми фыркают паром разгневанные кипятильники, сдвигают раскладные и чертежные столы. Щедро разматываются вдоль столов последние метры сэкономленной кальки. В алюминиевых мисках рдеет, горит от перца неизменный салат, громоздится мясо, нашпигованное картечью. Хлеб порезан на толстые горбатые кусни. Горкой лежит он в середине, окруженный частоколом бутылок.

В середине захламленных комнат на пятачке горбатого от сухости пола коллекторы и радисты «бацают» цыганочку «с выходом» и «без выхода». Степенные начальники отрядов сотрясают строения коленцами слоновьей присядки. И сияют синими, серыми, карими глазами, плывут, плывут, подбоченившись, между стульями и окурками загорелые геологини. Впервые за сезон на них легкие платья, тонкие чулки, туфли на «гвоздиках». Все это пахнет духами и чуть-чуть запахами кочевий: горьким дымом потухших костров, бензином, степной полынью.

Наутро отъезжающие и провожающие хрустят по ледку первых заморозков, тихой толпой идут на аэродром.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.