Как-то я разговаривал с тремя астрономами. Они убедительно, серьезно, чрезвычайно объективно доказывали, что в астрономии хороши одни лишь абсолютные, безоговорочно точные методы. Поэтому они против методов астронома Козырева.

Меня разговор заинтересовал. Козырев — один из крупнейших астрономов, автор многих замечательных открытий, великолепно образованный человек. Все это я знал из бесед, докладов, статей.

Я завел разговор на ту же тему с физиками.

Козырев занимается и физикой. Ни много, ни мало он написал книгу, идеи которой, если бы их удалось доказать, совершили бы в физике переворот.

Физики были довольно сдержанны. Отзывались о Козыреве с большим уважением, но...

— Идеи его весьма заманчивы,— сказал один из них,— но они слишком фантастичны...

Несколько лет назад вокруг этого ученого разгорались бурные споры.

Я вспоминал эти споры после того, как стали известны новые поразительные открытия этого человека на Луне, Марсе и Венере, и поехал в Пулково к профессору Николаю Александровичу Козыреву, доктору физико-математических наук.

Познакомились. Он провел меня в кабинет. Просторная комната, стол у стены. На книжном шкафу — глобус, гипсовая голова Нефертити. На стенах гравюры, портрет Фарадея.

На полу пачка книг, пирамида дощатых ящиков, несколько пустых рюкзаков в углу. Козырев собирался на Камчатку, чтобы провести там спектральный анализ вулканических газов. Он хочет сравнить эти спектрограммы с теми, что получены при наблюдении за планетами. Он рассчитывает подняться на действующий вулкан — Ключевскую сопку.

Козырев сидит в удобном глубоком кресле, неторопливо отвечает на вопросы, подбирая емкие и стройные фразы.

Я слушаю, записываю, осматриваюсь.

В Козыреве прежде всего чувствуется какая-то поразительная мужественная убежденность, пожалуй, даже право сообщать удивительные вещи, и еще элегантность, изящество и свобода в манерах и мыслях.

Он высокий, хорошо сложенный человек с красивым, крупным лицом. Светлые, очень редкого небесного оттенка глаза. Белая рубаха, свободный пиджак, твердые, рабочие ладони. Многие эксперименты Козырев налаживает сам — слесарит, плотничает в своей мастерской.

Свою первую работу Николай Александрович опубликовал в студенческом научном журнале, когда ему минуло семнадцать лет. Будучи студентом, он поражал своих учителей точностью и связностью мыслей, исканиями, лаконизмом. Его привлекали исследования атмосферы звезд и Солнца, солнечные затмения, вопросы лучевого равновесия. Его работа «Лучевое равновесие протяженных фотосфер звезд» была переведена на английский, потом он напечатал блестящее исследование о лучевом равновесии земной атмосферы.

Закончив университет, Козырев берется за множество дел — в Пулкове ведет астрономические наблюдения за планетами, едет в Среднюю Азию, чтобы наблюдать зодиакальный свет, отправляется в Карелию, на базу, основанную Ферсманом, следить за полярными сияниями, преподает в нескольких институтах.

К двадцати восьми годам Козырев становится международной астрономической фигурой. О нем говорят на съездах и конференциях. Крупнейшие специалисты советуются с ним. Иностранные астрономы гостят у него. Во время его лекций студенты стоят в проходах я забираются на подоконники.

Козырев полон великолепных идей, все идет прекрасно. И тут его вырывают из жизни. Наступает 1937 год. Ученый оказывается на долгие годы вдали от обсерваторий, друзей, науки.

Что может быть страшнее для астронома: одиннадцать лет без телескопа, без спектрографа, без всякой информации о том, что творится в науке!

Одиннадцать лет Козырев мог только думать.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.