Пусть вздымает валы океан

И большая часть молодых писателей верна этим традициям.

Тему прошедшей войны разрабатывает в своей первой книге молодой прозаик Анатолий Приставкин. Книга называется скромно — «Маленькие рассказы». Многие из них уже полюбились читателям журналов «Смена», «Молодая гвардия» и «Юность», несколько лет назад «открывших» нам этого автора.

А. Приставкин рассказывает о своем современнике, детство которого взяла война. Его «тетрадками» были чистые поля «Правды», и строки, написанные детской рукой, залезали в сводки Совинформбюро. Герои Приставкина — честные и наивные, веселые и добрые ребята. Автор стал взрослым, но он хорошо помнит своих друзей и приятелей из детства — они болью и радостью лежат у него на сердце, он понимает их, отсюда лаконичность, законченность сюжетов «Маленьких рассказов», их почти поэтическая символичность. Многие рассказы А. Приставкина похожи на стихотворения в прозе, в которых за незначительным на первый взгляд сюжетом вырисовывается четкая и большая по своей обобщающей силе мысль.

Герои А. Приставкина подрастают. Становятся самостоятельными. И не случайно продолжение биографии поколения, спасенного нашим народом в огне войны, биографии молодежи наших дней, автор переносит на новостройки Братска, Сибири, на целинные земли Казахстана.

В рассказах А. Приставкина чувствуется не только умение отобрать факт, конкретизирующий явление жизни, но и явное тяготение к более широкому обобщению того, что он успел повидать за свою молодую жизнь. Трудно сказать, когда он порадует нас новой повестью, но в то, что это будет нечто большее, чем «Маленькие рассказы», можно верить: А. Приставкин — талантливый, «быстрорастущий», очень трудолюбивый прозаик, со своим, своеобразным видением мира, с той особой простотой и легкостью языка, которая достигается внимательной работой над ним и не бывает без «божьей искры», заложенной в писателе природой.

Читатель воздает сторицей Анатолию Приставкину за тот своеобразный и близкий сердцу современника мир, который увиден автором и щедро «отдарен» всем, кто берет в свои руки «Маленькие рассказы».

Мне кажется очень интересной и нужной сегодняшнему дню повесть Леонида Жуховицкого «Я сын твой, Москва», опубликованная в журнале «Молодая гвардия» (№ 1, 1963 год). На первый взгляд сюжет ее из тех, которые стали в последние годы «бродячими»: молодой специалист, москвич, уезжает на периферию. Там он видит недостатки и начинает с ними бороться. Если к этому добавить, что в Москве у него осталась любимая девушка, не захотевшая расставаться с московской пропиской, то... читатель замашет рукой: хватит-хватит, все ясно, читал.

Этот «условный», надуманный мной случай я привожу, кстати, и для того, чтобы лишний раз доказать, что современную прозу нельзя пересказать по сюжетным схемам. Ее надо читать. Это не детектив. Не «Граф Монте-Кристо». Это наша русская проза, выросшая на психологических полутонах Ф. Достоевского, Л. Толстого, М. Шолохова. Углубление в характер героя, подробный анализ его мыслей, чувств, побуждений, а не замысловатый сюжет привлекают в прозе наших дней читателя.

Герой повести Л. Жуховицкого — журналист, только что окончивший МГУ. Он начинает работать в районной газете. Журналист вместе со всеми переживает и перестройку сельского хозяйства, и победу нового промышленного гиганта, и международные события, и борьбу партии за чистоту нашей литературы, против модернизма, формализма, натурализма. В газете борьба за партийность, принципиальность, честность чувствуется особенно остро. И Виктор Кожин — герой повести Л. Жуховицкого — со всей его горячностью и прямотой идет на конфликт с новым редактором Петуховым. Нет, это не вариант конфликта «отцов и детей», раздутого в последнее время некоторой частью критики. Это открытая борьба нашего молодого современника, воспитанного на лучших примерах революционного прошлого и нашего настоящего, очищенного XX и XXII съездами Коммунистической партии, с теми, кто, внешне пытаясь приспособиться к главным вопросам сегодняшнего дня, внутренне остается льстивым очковтирателем. Начальник Виктора — Андрей Платонович — понимает, что Виктор прав, но сохраняет «нейтралитет». Автор застает Андрея Платоновича в трудные минуты размышлений над собой, над своим отношением к происходящему в редакции. И думается, в нужный момент он поддержит Виктора.

А пока Виктора Кожина поддержала Москва. Трудно удержаться, чтобы не процитировать (частично) последнюю главу повести «Виктор говорит с Москвой».

«Вот я и прощаюсь с тобой, Москва, скоро на самолет. Ты по-ночному спокойна... В общем-то мне стыдно перед тобой; ты послала меня работать, а я после первой же неудачи прибежал к тебе, как побитый мальчишка к матери. Но это в последний раз — спасибо за пауку, Москва.

Мои вопросы к тебе — это твои вопросы ко мне. И если карьерист грязными губами мусолит чистые слова,— значит, я не смог отстоять их. И если люди, не верят правде,— значит, я не смог убедить их. И если упитанные иждивенцы прячутся от работы за твоей спиной,— спрашивай за это с меня, Москва...

...А я буду далеко. Но ведь не это важно, Москва. Важно, что ты можешь мне верить. Конечно, в жизни все бывает, а люди есть люди, и одни гнутся, другие сразу ломаются. Но я не согнусь и не сломаюсь, потому что я сын твой, Москва. Я прав твоею правдой. Я силен твоею силой. Твоя рука у меня на плече».

Одно из главных достоинств повести, на мой взгляд, это полное отсутствие беспомощности, бездеятельности героя, той самой «инфантильности», которую зачастую так легко найти в произведениях молодых авторов.

Трудно из большого количества имен наших взрослеющих с каждым годом писателей выбрать те, которые особенно выделяются своим видением мира. Хорошо «поставлен голос» у Глеба Горышина. Некоторые его рассказы напоминают летний день в пронизанной солнцем березовой роще. Он видит подробно все ее детали. Весь большой и малый мир открыт Г. Горышину. Но он не безлюден. Это сочетание любви и любования (в самом хорошем смысле этого слова) к природе и человеку в ней, среди нее, есть одна из черт продолжения славных традиций нашей отечественной прозы, прозы Тургенева, Льва Толстого, Бунина.

Совсем недавно вышла первая книга молодого ленинградца Андрея Битова, «Большой шар». Читается она с интересом: язык автора емкий, образный, ритм динамичный. Но часто за его умело расставленными словами чувствуется какая-то пустота. Словно это — здание, которое строят с фасада «для вида». Красиво? Красиво! А зайдешь с боков — там же кирпичи всего в один ряд, надави на стену — и рухнет. В общем, жить можно, но не стоит.

О трудностях, которые испытывает в начале своего пути писатель, очень хорошо сказал на ГУ пленуме правления Союза писателей СССР Константин Федин:

«В чем же эти трудности состоят? Отмечу борьбу между чувственным познанием мира и осмыслением действительности, во-первых, и борьбу за художественное выражение и форму, во-вторых. Должен сказать, однако, что для молодого художника эти трудности обычно меняются местами — борьба за овладение формой выдвигается на передний план... Пора первых дебютов исполнена жадности таких поисков. Иногда они заглатывают дебютанта, как кролика... Умение, искусство в первичном смысле, делается настоящим искушением и нет-нет превращается в самоцель».

А. Битов, овладев формой, правда, на мой взгляд, несколько манерной (рассказы «Одна страна», «Фиг», «Жены нет дома»), только еще прдступает к тому философскому осмыслению действительности, без которого невозможен рост писателя. Рассказ «Страшная- сила», раздумья его героя о том, что нельзя быть «всеядным» по отношению к коллективу, к миру, приближают А. Битова к тому, что называется настоящей литературой. И когда начинается у автора эта самая что ни на есть настоящая литература, вся «дутая» форма облетает, как шелуха. И доказательство тому — рассказ «Большой шар». Его героиня — рыженькая Тоня, Лиса Патрикеевна, ищет Недлинный переулок, где продаются огромные алые шары с золотым корабликом. Автор наблюдателен: «Дверь... открыла полная, дряблая женщина, еще не старая и удивительно белая. Все у нее было вниз: и щеки и фигура. Казалось, она стекала вниз». В рассказе есть то, что называется «настроением». И все-таки рассказ не оставляет ощущения полноты слияния с его героями, с их жизнью. На все смотришь со стороны и все время ждешь, что еще «подкинет» автор. Нет того взаимного контакта, который включает читателя сразу, когда он раскрывает книги Чингиза Айтматова или Виктора Конецкого, Анатолия Приставника или Глеба Горышина.

Это придет, если Андрей Битов больше будет думать не только над тем, к а к он «подаст» тот или иной факт, но и ч т о говорит этот факт, что он сам, автор, видит за этим фактом.