Добро, Семен

Вера Сергеевна зачем-то сняла очки и, щурясь своими усталыми близорукими глазами, задумчиво и с легким удивлением смотрела на этого коренастого здорового матроса, на его скуластое обветренное лицо, словно подсвеченное доброй и смущенной улыбкой.

А Семен уже говорил о беспокойном, хлопотливом «старике» – рыбмастере Петровиче, который давно бы мог устроиться по своей «тузлучной» специальности на береговом рыбозаводе и жить себе деликатно и культурно, – так нет, все еще несет старого в море. А ведь за двадцать лет плавания он и тонул не однажды и хватил всякого лиха через это самое море. Хотя если, в сущности, разобраться, то Петрович так просолен и просмолен, что в свои сорок пять лет не уступит никакому молодому.

Ну, а уж если говорить о самом капитане Крутове Валентине Николаевиче, то это такой человек, такой промысловик...

– А вы нам про себя расскажите, Семен Васильевич, – вдруг перебивает его Вера Сергеевна и смотрит на него все так же задумчиво и слегка удивленно.

– Что рассказывать-то? Нечего рассказывать, – растерянно говорит Семен, досадуя, что его перебили на самом интересном месте.

– Расскажите, как вы спасли своего товарища– матроса Ивакина, кажется?

«Дался же ей этот случай, – думает Семен. – И зачем только Валентин Николаевич рассказывал? Подумаешь, геройство!..» Ивакин и без него выкарабкался бы – не такой человек, чтобы пропасть. А как он кинулся за борт, когда увидел, что Ивакина накрыла и понесла волна, как подплыл к нему и как их обоих потом вытащили на палубу, он толком не помнит. Все случилось, как во сне. Помнит только, как его, мокрого, дрожащего, тащил в кубрик боцман Павел Чупров и он, не попадая зуб на зуб, виновато оправдывался: «Надо бы мне разуться перед тем, как кинуться за борт. Недопер, дурак, пришлось скидать сапоги в море...» А боцман, всегда строгий насчет казенного имущества, смеялся и приговаривал: «Молчи, Семка, молчи, я тебе новенькие завтра выдам – на кожаной подошве». И верно, выдал.

– Ну, это дело давнишнее и неинтересное, – отмахивается Семен. – Вот недавно, в этом рейсе, у нас случай произошел с нашим поваром дядей Сашей...

И Семен рассказывает притихшему, насторожившемуся классу про случай с поваром дядей Сашей, как он однажды нашел на рострах, под шлюпкой, неведомо как залетевших в такую даль и совсем выбившихся из сил двух крохотных синичек и как весь экипаж ухаживал за ними, пока они снова не набрались сил для своей дальней дороги...

Вернулся он на свой СРТ в первом часу ночи. Вернулся совершенно трезвый и какой-то задумчивый. Это так поразило вахтенного Колю Синицу, хорошо изучившего характер и привычки своего друга, что он не на шутку всполошился.

– Что с тобой, Сеня? Уж не заболел ли? Семен удивленно передернул плечами: что,

спрашивается, могло с ним случиться? Ничего, ровным счетом ничего.

– Где ж ты был? – допытывался Коля.

– В школе был, в пятом классе «В».

– Что-о? – глаза у Коли стали круглыми, как иллюминаторы.

– Ну да, был в школе, – как можно небрежнее обронил Семен, – и даже речугу толкнул пацанам.

Синица был сражен окончательно. Он, признанный судовой остряк и балагур, даже не нашел, что сказать, и позорно молчал, как рыба, выкинутая на берег.

– Что ты уставился на меня? – скрывая свое смущение, набросился на друга Семен. – Что, по-твоему, только один Жора должен за нас всех отдуваться?! Вот пошлют тебя в следующий раз по судкомовской линии в детский сад. И пойдешь и будешь толковать с сосунками как миленький!

Семен круто повернулся и в сердцах зашагал в свой кубрик. Там, как всегда после прихода в порт, было пустынно и неуютно.

Семен постоял еще некоторое время посередине кубрика, чуть склонив голову, словно прислушиваясь, как лениво скребется о борт ночная волна. Потом, пошарив в карманах плаща, достал потемневший, изъеденный морской солью портсигар с эмблемой сельхозвыставки, не спеша закурил и, не раздеваясь, прилег на нижнюю койку.