Наследник

– Закваска... Бывает, и при доброй закваске тесто получается дрянь. Ты видал, какие портки сшил себе этот рабочий класс? Штанины узехонькие, вроде рукава. Не пойму, как его ножищи в них пролазят. Срам!

– Ничего не поделаешь – мода, – засмеялся Ромашкин.

– Мода! – Егор Васильевич сочно сплюнул. – Что ни вечер – вырядится в эту моду – и на танцульку. А соседи нахваливают Софье. «Ваш сынок, – сказывают, – танцует, как артист». Слава!

– И в этом не вижу страха, – спокойно отвечал Ромашкин. – К тому же наговариваете: не может он танцевать каждый вечер, он в секции борьбы занимается...

– Боролся бы лучше за ум...

Прошло еще полгода. Егора-младшего перевели в первые подручные. И хотя Егор Васильевич привык, что в нынешние времена все происходит несравненно быстрее, чем прежде, его пугало такое продвижение. А то, что он увидел, придя недавно в цех, еще больше обеспокоило его. Сталевар Нурулла Мазетов доверил печь Егору-младшему, приняв на себя его обязанности первого подручного.

В просторной суконной робе – широкой рубахе навыпуск и брюках поверх валенок – у Егора был могучий вид.

Старик угадывал приказания Егора-младшего, заглушённые гулом печей, следил за каждым его движением. Внук действовал довольно расторопно, хотя временами суетился и все поглядывал с опаской – не отлучился бы сталевар. А сталевар как назло отошел от печи и, закурив, быстро зашагал по пролету.

Егор Васильевич вышел из своего укрытия ему навстречу. Нурулла Мазетов, невысокий, крепко сбитый дядька с темными, косо прорезанными щелками глаз на смуглом скуластом лице, остановился и скрестил на груди руки.

– Ай-яй, Егор Васильевич, слежку ведешь?

– Как же ты его одного... – Старик тревожно кивнул в сторону печи. – Не надо бы, Нурулла. Рисково»

Мазетов сощурился и с лукавым упреком покачал головой.

– Чужого подручного сам бросал одного, помнишь? А своего внучка жалко? И совсем даже понапрасну боишься. Твердое слово. Скоро мы с тобой будем квиты, Егор Васильевич.

Старик уставился на него, приподняв плечи.

– Вроде у нас никаких счетов.

– Ой, ты забывал, Васильич. Ты щедрый! А я свой долг никогда не забывал. –Он повысил голос, чтобы перекрыть вулканический гул печей. – Не понимаешь? Чья во мне наука? Кто из меня сталевара делал? Егор Васильевич Булатов. А теперь я очень даже рад, что могу с тобой поквитаться. Bice, что получал, что сам собирал по крошке, все отдам Егору Булатову, внучку твоему. Ничего не припрятаю.

Егор Васильевич растроганно заморгал и хлопнул сталевара по плечу.

– Перенимает?

– Дружит с ним огонь, твердое слово! – сверкая щелками глаз, кричал Мазетов. – Малость еще тушуется, правда, но старый Булатов всегда говорил: «Это дело наживное...»

Однако старик баялся радоваться: все-таки не сердце привело Егора на завод. Вынужденная посадка. И, кто знает, крепко ли прихватил его к себе огонь? Варить сталь, конечно, не просто, но он научится. Научится выжигать из металла все вредное, добавлять все полезное и нужное, и получит сталь крепкую и податливую, гибкую и звонкую. Куда сложнее научиться все это сделать в себе, в своем характере! А тебе, первый подручный, нужно много, ой как много выжечь всякой всячины, да и добавить кой-чего не мешает... Может, это и пустяк – не пойти на демонстрацию. Но где же твое чувство товарищества? Почему неинтересно тебе в такой день быть со своим коллективом, с товарищами своими? Что ты такое без этого товарищества, хваленый Булатов?